– Связи нет, – сказал он скорее себе, чем мне.
Я обхватила себя за плечи.
Мокрая одежда неприятно холодила тело. На кресле рядом лежала мужская рубашка, и я потянулась взять ее. В дверь выстрелили, я вздрогнула, Элиас подошел ближе, подал рубашку, одной рукой взял меня за подбородок и легонько поцеловал.
– Переоденься и спрячься, – приказал он и пошел к выходу.
Я стащила с себя мокрые вещи, осмотрела ногу, лодыжка немного опухла, небольшой вывих, ничего страшного. Переоделась, и любимый запах окутал меня с головой.
Элиас стрелял, с улицы раздавались крики; не знаю, сколько это длилось, но звуки резко смолкли.
– Их было трое, – вошел уставший Элиас, – небольшой, хорошо вооруженный отряд.
– Какова вероятность, что они не одни? – Я даже слегка привстала.
– Вряд ли, – Элиас подошел к камину и зажег длинную спичку, – поместье под охраной, – он скривился, – если бы их было больше, они бы не прошли незамеченными.
– Уже восемь вечера, – я посмотрела на часы над камином, – нас должны хватиться.
– Думаю, как только отец вернется с прогулки, так и случится, – огонек не хотел разгораться, – но в Антони чудесная таверна, у нас как минимум два часа.
Я взяла смятый листок бумаги с маленького столика и подала Элиасу, он протянул руку. Что заставило меня еще раз посмотреть на этот лист? Расправила, руки задрожали:
– Что это?
– Ничего, – он выхватил рисунок и бросил в камин, это подношение пришлось огоньку по душе, – рисовал в юности.
– У вас дар провидца, мсье? Вы наперед знаете, что я надену через много лет? – Опередила его, схватила стопку листов, что лежали на столе, и перевернула.
Я… везде, множество портретов карандашом и акварелью.
В разных ракурсах и разной одежде. В плаще на университетской дорожке, в ученическом платье на лекции, в моем первом бальном наряде, медицинской форме и, наконец, без ничего…
– Есть несколько неточностей, – я отложила рисунки и подняла на него глаза.
– Каких же? – Он подошел и опустился передо мной на колени.
– У меня родинка на левой груди, – я медленно расстегнула пуговицы и спустила рубашку, – вот здесь.
– Грубая ошибка, – губы нашли искомое пятнышко, – выкину карандаш…
– Это кощунство – губить такой талант. – Запустила руки в короткие белые волосы.
– У меня очень капризная модель. – Глаза его потемнели.
Обжигали сильнее горячих рук.
Вот и ты, родное безумие, ты снова накрыло нас с головой.
Глава 8
Мерно тикали стрелки часов.
Тик-так, тик-так, тик-так. Если долго вслушиваться и повторять каждый ход про себя, то почти удается не думать.
Почти.
Там, за стенами маленького домика, лежит Албин. Там нашли свой последний приют трое убийц. Где-то там мама и… отец… отец Элиаса. И где-то там Оливье, которому я обещала… себя?
– Не уходи, – Элиас поцеловал меня в плечо, – прошу тебя, – не послушала.
Надела рубашку и натянула мокрые брюки. Поморщилась. Нога по-прежнему болела. Отвернулась.
Я боялась смотреть на него, нет, не стыд был тому виной.
Я окончательно запуталась в собственных чувствах и не понимала мужчину, что сейчас смотрел на меня. Зато теперь я понимала маму.
Тоска, безысходность, вина. Чего было больше в зеленых глазах?
– Ты встречаешь меня бокалом бренди, – усмехнулась я, глядя на свои руки, – ты говоришь, что ненавидишь, – маленькие пуговички не желали попадать в петельки, – и теперь ты не хочешь отпускать меня? – Подняла голову.
Знакомый жест.
Все мы, все трое так делаем. Прикрываем веки, когда нам больно.
– Ты уверена, что хочешь узнать почему? – Элиас встал и начал медленно одеваться. – Почему я не был рад тебе?
Вот узкие брюки закрывают ноги, пряжка ремня щелкает на плоском животе. Рубашка прячет маленький шрам и обрисовывает совершенные руки.
Как же ты красив, Элиас. Нет в мире ничего более прекрасного…
– Хочу. – Я все-таки справилась с застежкой.
– Потому, что я был уверен в том, что брежу. – Злая усмешка исказила лицо. – Я видел тебя каждый день все эти годы, – тихо пояснил он, – ты будила меня по утрам, составляла компанию за обедом, танцевала со мной на балу – и тебя, – сжала кулаки, – тебя покупал в каждом борделе!
Он обхватил голову руками и отвернулся.
– Ты моя персональная галлюцинация, Ника! Вот и вся причина. – Он заправил рубашку и накинул пиджак. – Поздравляю, твой брат безумен! Все Нордин такие, а я особенно. И я устал с этим бороться…
– Во всяком случае, – до боли стянула волосы черным шнурком, – тебе не было скучно. – Он сел на кресло напротив.
– Нет, Меланика, – улыбнулся он, – каждый день ложиться с мыслью о том, что лучше было бы сдохнуть от той пули на перевале, – в этом нет ничего скучного.
– Ты женишься на Агате, Элиас. – Я попыталась встать. Зачем? Чтобы чувствовать, как рвутся связки в пострадавшей ноге. – А я выйду замуж за Оливье Мегре. – Не помогло.
Больно, больно все равно. Больно душе.
– Нарожаешь ему десяток рыженьких ребятишек?! – Элиас схватил меня за плечи. – Будешь счастливо улыбаться на свадьбе, пока я буду вести тебя к алтарю?! Ты же ведь окажешь мне эту честь?!
– Вне всякого сомнения, – процедила я, и в дверь заколотили. – Иди, – приказала я.
Элиас отшвырнул кресло, оно ударилось о стену. Сломана спинка, порвана обивка. Нордин всегда были сильны. Нисколько не удивилась. Даже не дернулась.
– Элиас! Ника! Вы в порядке?! Открывайте! – кричали за дверью.
Щелчок замка, скрип петель – и в комнату вбежал Оливье:
– Живая! – Он крепко обнял меня. – Что с тобой? Что-то болит?
– Нога, – ответила я, – вывих. Ничего страшного.
Следом за Оливье в комнату вошли мама, Фредерик и Тео.
– Мелисент! – бросилась ко мне мама. – Ты в порядке?!
– Мелисент… – прошептал Элиас, – Ме-ли-сент. Фрекен вон Редлих, у вас так много имен. Какое же настоящее? – Я повернулась к нему. Оливье по-прежнему обнимал меня:
– Нордин, мсье Белами, – он сжал зубы, – но вы, как и ваш батюшка, можете звать меня Ника.
– Почему сломана мебель? – спросил Фредерик. – Убийца смог прорваться в дом?
– Мы с мадмуазель вон Редлих немного поспорили, – ответил Элиас, – увлеклись. – Мадам Аделин, мсье Мегре, – он поклонился. – Фрекен Нордин, – сверкнули глаза, – благодарю вас за чудесную прогулку.
Громко хлопнула тяжелая дверь. Деревянное полотно слетело с петель.
Не договорились.
И никогда не сможем. Договориться.
– И о чем же вы спорили? – посмотрел на меня Оливье.
– Разошлись во мнениях. Мсье Белами считает, что я неправильно понимаю святого Франциска. Он утверждает, что силой удерживать любимую женщину, не давая ей права выбора, единственно правильное решение, – посмотрела на Фредерика, – я же думаю иначе.
– Вы устали, – ответил мужчина и улыбнулся, – этот факт, возможно, мешает вам правильно оценить ситуацию.
– Возможно, – согласилась я и освободилась от объятий Оливье. – Албин?
– Погиб, – сообщил Фредерик, – это чудо, что не задело ни вас, ни Элиаса.
– Вы упали с лошади, фрекен? – спросил Тео.
– Не совсем, Мечта понесла в воду. Мсье Белами спас меня и перенес в дом.
– На руках? – уточнил Фредерик.
– Да, – Тео и Белами-старший переглянулись.
– Вот почему вы оба целы. Они не стреляли, чтобы не задеть вас, Меланика, – Фредерик подошел ко мне, снял пиджак и накинул на мои плечи. Тонкий и необычайно приятный аромат щекотал ноздри, вещь хранила тепло чужого тела и теперь щедро делилась им со мной.
– Похищение? – спросила мама.
– Неудавшееся, – подтвердил премьер, – к счастью.
– Мсье Фредерик, – Оливье подошел к Белами, – я уверен, что смогу обеспечить безопасность своей невесте. В особняке Мегре прекрасная охрана. – Я ответила за Премьера:
– Я останусь в поместье, – Оливье вздрогнул, – это не обсуждается. Отвезите меня в дом, пожалуйста. Я голодна, – Фредерик подхватил меня на руки, опередив и Оливье и Тео.