чем типичный случай. Сопоставить его можно, пожалуй, только с разделением территории США на штаты, границы которых мало изменились со времени их образования, во всяком случае, по сравнению с многочисленными латиноамериканскими и европейскими национальными государствами. Если китайский территориальный порядок оставался неизменным в течение XIX века, несмотря на то что империя потеряла контроль над приграничными областями, то территория США в это время, наоборот, непрерывно росла. К моменту основания США в 1783 году они уже являлись одними из наиболее обширных политических образований в мире. К середине XIX века их территория выросла в три раза, и конца этому росту тогда еще не было видно[411]. Новые области присоединялись к государственной территории различным образом: как следствие покупки (Луизиана была куплена у Франции, Нью-Мексико и Южная Аризона – у Мексики, а Аляска – у России); на основе договоров с индейскими племенами; в форме занятия земель поселенцами-колонистами или захвата в результате выигранной войны (в случае Техаса). В любом случае прием новой территории в союз был проблемой и сопровождался специфическими политическими трудностями. До Гражданской войны небывалой взрывной силой обладал вопрос, будет ли разрешено рабство на территории нового штата или нет. Вокруг этой проблемы в конце концов разгорелась конституционная дискуссия, которая и привела к Гражданской войне.
Каким бы бесплановым и стихийным ни выглядело на первый взгляд продвижение белых колонистов на запад, США были первой страной в мире, применившей для организации своей территории единый и простой порядок: в Америке это произошло еще до всеобъемлющей территориальной реорганизации Франции и составления ее полного земельного кадастра при Наполеоне. По сей день американский ландшафт структурируется прямоугольной сеткой, линиям которой следуют и границы штатов, проведенные зачастую на карте по линейке, и планировка населенных пунктов, и планы частных земельных участков. Нередко можно слышать сетования на то, что границы в Африке были проведены колониальными властями «искусственно», однако нужно помнить, что с такой же преднамеренной искусственностью создавалась и внутренняя политическая карта США. Эта сетка (grid), охватывающая приблизительно две трети страны, обязана своим происхождением земельным ордонансам – законам, разработанным в 1784, 1787 и 1796 годах комиссиями американского Конгресса и последовательно им утвержденным. Прообразом этой сетки послужила геометрическая проекция Герхарда Меркатора, картографа и географа XVI века, разработанная им для навигационной картографии. На обширную, «как океан», и нетронутую, «дикую» территорию в Северной Америке была в буквальном смысле наложена сетка, которая изначально служила лишь условностью для астрономического ориентирования на море. Картографическая организация США на основе прямоугольной координатной сетки выразительно контрастировала с крайне запутанными территориальными отношениями на карте Англии и служила рационализации административного управления и обеспечению юридической однозначности. По идее Томаса Джефферсона и других авторов этой системы, для того чтобы с самого начала предупредить анархическое присвоение земель, следовало их сначала измерить, размежевать и лишь затем продавать частным лицам.
В ходе экспансии на запад сетка служила «механизмом, который трансформировал претензии на суверенитет в вопросы собственности, а интересы территориального господства в экономические интересы, тем самым связывая между собой государственный и частный интересы при колонизации земель»[412]. Благодаря этому механизму планированию поддавались как большая политика в процессе образования нации, так и индивидуальные решения колонистов, влияющие на их будущую жизнь. Кроме того, сопровождавшая земельные законы сетка приносила дополнительные доходы государству, которое передавало наделы в собственность частным лицам. Эту же схему получения доходов использовало правительство Китая в 1902 году в Маньчжурии, начав продажу государственных земель переселенцам, чтобы залатать дыры в бюджете[413].
Действуя с практическими политическими намерениями, власти США выходили за рамки простой топографической съемки. Принципиальным условием топографических и землемерных работ в XIX веке было представление о любом крупном пространстве как о единой геометрической плоскости, физическая поверхность которой должна была быть измерена, описана и учтена полностью и окончательно. Так же было и в Индии, где точная кадастровая съемка на всех уровнях, проведенная после 1814 года, должна была обрести окончательный характер и навсегда прекратить картографическую анархию, а приобретенная информация – довести географическое знание до совершенства. Другой образец для этого, реализованный чуть раньше или примерно в это же время, мы видим в Европе, где в Великобритании по государственной инициативе была проведена топографическая съемка всей Ирландии, далеко превосходившая по качеству замеров съемки в самой Англии[414]. В США максимально точная фиксация актуального территориального устройства также не была единственной целью топографических и землемерных работ: сетка являлась планом-проекцией для будущего.
Третий тип централизованной организации пространства представлен в России, а именно: основание городов по инициативе государства. Подобных проектов мы почти не найдем в новой истории Китая или раннем периоде истории США. Для их осуществления требовались автократическая сила воли, которая отсутствовала в американской демократии (основание столицы Вашингтона представляло здесь исключение), и способность к ее реализации, которой китайское автократическое государство после 1800 года уже не обладало. В период между 1775 и 1785 годами при Екатерине II на территории Российской империи были образованы 42 наместничества, ставшие в последующем губерниями, которые, в свою очередь, делились на 481 уезд. Каждое из них группировалось вокруг одного города. На место исторически сложившихся наместничеств и областей пришли статистически обусловленные единицы административно-территориального деления, включавшие в себя от 300 тысяч до 400 тысяч жителей. Поскольку для реализации функции центрального управления существовавших городов было недостаточно, многие сельские населенные пункты были «с высочайшего дозволения» приравнены к городам. С особой тщательностью государство подходило к основанию городов в приграничных областях на востоке и юго-востоке империи. Далеко не все города, появившиеся в ходе областной реформы Екатерины II, смогли утвердиться в своем новом статусе и сохранить его на долгое время, а практику переименования деревень в города в XIX веке вообще перестали применять[415]. Несмотря на то что екатерининская реорганизация пространства Российской империи, в отличие от сетки территориального деления США, осталась в целом незавершенным проектом, эта административно-территориальная реформа наложила глубокий отпечаток на историческую географию Российской империи.
В результате мер по организации территорий в Китае эпохи Мин, Северной Америке и России позднего XVIII века возникли названия пространств, ставшие ключевыми для XIX столетия. Названия таких административно-территориальных единиц, как провинция, федеральный штат, губерния, не оставляют никаких сомнений в их географическом местонахождении. Ситуация с другими местностями мира более сложная. Обычно существует большое количество местных и внесенных извне названий регионов, которые могут лишь незначительно соотноситься друг с другом. Если оставить в стороне попытки некритической проекции политического атласа современного мира на пространство XIX века, то историку придется приложить немалые усилия, чтобы восстановить историческую номенклатуру географических названий. В особенности это