латинской, так и греко-православной церковью? Исторические антропологи в течение долгого времени ведут споры об этом[375]. Но тот факт, что данный вопрос как минимум имеет обоснованное право быть поставленным, подтверждает относительно высокую степень интеграции Средиземноморского региона.
Концентрируясь на океанах, исследователи долгое время не обращали внимания на то, что имеется большое количество внутренних морей, аналогичных Средиземному. Речь идет о водных пространствах, преодолевать которые при помощи парусного флота было проще, чем неспокойные океанские воды, и относительная обозримость которых, соответственно, повышала частоту контактов. Такими примерами внутренних морей, соседствующих с океаном, являются Балтийское и Северное моря, а также Гвинейский залив, Персидский залив, Бенгальский залив, Южно-Китайское море и даже североамериканские Великие Озера, вокруг которых образовались многие индейские цивилизации.
Концептуальный подход Броделя, включающий в себя и изучение морского «хинтерланда», внутренних территорий, прилегающих к портовым городам и к побережью, был применен к исследованию пространства Индийского океана. Значительная заслуга в этом принадлежит Кирти Нараяну Чоудхури, который, начав с изучения традиционной истории взаимодействий вокруг международной торговли, постепенно перешел к созданию грандиозного обзора четырех прибрежных цивилизаций[376]. В отличие от «средиземноморского мира» Броделя, в котором христиане и мусульмане XVI столетия имели хотя бы смутное представление об объединяющей их судьбе, под «сводом» Индийского океана, охватывающего пространство от Восточной Африки до Явы, а в более позднем видении Чоудхури даже достигающего территории Китая, отсутствовало сознание общности исторических субъектов, обладающих хотя бы минимальной общей идентичностью[377]. Утвердившаяся уже на раннем этапе торговых отношений сильная позиция географически и культурно «чуждых» акторов стала отличительной чертой этого пространства взаимодействий. Несостоятельность старых взглядов на торговлю в Индийском океане и в соседних с ним морях, настаивавших на доминирующей роли европейских Ост-Индских торговых компаний до наступления XIX века, сегодня уже не поддается сомнению. Однако и противоположная точка зрения на эпоху раннего Нового времени, отказывающая европейским торговым отношениям с Азией в какой-либо релевантности и сводящая их к приобретению предметов роскоши, испытала корректировку и уточнение благодаря новым подробным квантитативным исследованиям[378].
В XIX столетии британское господство в Южной Азии было решающим политическим фактором, определяющим состояние дел в регионе. Индия была центром военно-политического, а также экономического силового поля с обширным влиянием. Она служила военной базой, позволявшей контролировать весь Восток. Уже в 1801 году в Египте впервые были введены в бой войска индийских солдат – сипаев. Правительство Индии имело влияние на все, что имело отношение к безопасности морских путей, и чувствовало себя ответственным за присутствие Великобритании восточнее Калькутты. Торговля и миграция, оба процесса, подкрепленные введением парового флота и открытием Суэцкого канала, были важнейшими интеграционными факторами. Особенностью Индийского океана, по сравнению с другими морскими пространствами, было отсутствие новых европейских колоний-поселений, за исключением, пожалуй, Южной Африки, которая служила промежуточным пунктом в морских путешествиях из Европы и в Европу, но не развила при этом собственных экономических структур, базирующихся на ее приморском положении. Несмотря на постоянное, с 1880‑х годов, имперское присутствие и контроль над важнейшими островами и побережьем (в том числе в Персидском заливе, находившемся под европейским господством благодаря британскому протекторату Эмиратов), «мир» Индийского океана с демографической точки зрения оставался афро-азиатским водным пространством, которое непрерывно пересекали многочисленные путешественники, паломники и рабочие-мигранты. На рубеже XIX и XX веков именно они сформировали своеобразную транснациональную общность, которую во многих отношениях можно сопоставить с атлантической[379].
Тихий и Атлантический океаны
В Тихом океане, наиболее обширном и самом богатом островами среди всех океанов, ситуация была иной. Девятнадцатый век принес в тихоокеанские просторы более существенные изменения, чем в мир Индийского океана. Тихий океан с давних времен являлся жизненным пространством подлинных морских цивилизаций, превосходно владеющих техникой мореплавания. В этом он подобен классическому Эгейскому морю, только растянувшемуся до исполинской величины. Почти половину тысячелетия, вплоть до середины XVII века, длился затяжной миграционный период, когда в ходе передвижений от острова к острову возникла широкая сеть контактов[380]. Тихий океан приобрел существенное значение для мировой торговли уже в 1571 году, когда испанцами был основан город Манила, который к середине XVII столетия уже насчитывал 50 тысяч жителей, сравнявшись по величине с Веной. Одним из сильнейших «двигателей» в процессе роста значения региона стала потребность Китая в серебре, добываемого в горных рудниках Анд и в Японии. В XVIII веке в воображении европейцев не существовало дальнего острова более очаровательного, чем Таити и подобные ему примеры «земного рая» в тропическом островном мире Тихого океана[381]. В то же время в Японии, которая сегодня играет огромную роль в тихоокеанском пространстве, полностью отсутствовал интерес к морю: оно не использовалось ни для путешествий, ни для торговли и даже в восприятии самых образованных японцев существовало только в качестве побережья собственной страны[382]. XIX век стал веком революционных изменений в Тихоокеанском регионе, затронув все прибрежные государства. Примеры тому: освоение европейскими эмигрантами Австралии и Новой Зеландии; заселение Калифорнии и постепенно всего западного побережья США; вступление Китая и Японии, которые в предыдущие эпохи игнорировали море, в заокеанские торговые отношения и интеллектуальные связи, подтолкнувшие, в свою очередь, новые процессы миграции; и, наконец, присоединение к международным сетям коммуникаций многих до тех пор изолированных островов, нередко с фатальными последствиями для их жителей, не обладавших достаточными биологическими и культурными силами для сопротивления[383].
При рассмотрении процессов в Тихоокеанском регионе историки до сих пор уделяли меньше внимания вопросам взаимодействия, чем вопросам «зеркальности» экономического развития прибрежных районов. Одна из причин лежит в отсутствии интенсивных транстихоокеанских передвижений, за исключением миграции рабочей силы из Китая в США. Даже частные поездки европейцев были редкостью. Особое внимание к экономическому развитию связано, кроме того, с историческим опытом второй половины XX века, когда Калифорния, Австралия и Япония в равной степени стали двигателями роста мировой экономики, хотя и не в результате тихоокеанского разделения труда[384].
Тихоокеанский регион поднялся в статусе и стал частью первого мира, в то время как Индийский океан, будучи ранее привилегированным пространством торговли пряностями, чаем и шелком, снизился до статуса региона третьего мира. Наступление «Тихоокеанской эпохи» еще в 1890 году прогнозировал японский экономист Мандзиро Инагаки[385]. Индийскому океану такое же цветущее будущее, увы, не предсказывали.
В культурном отношении прибрежные страны Тихоокеанского региона имели еще меньше общего, чем прибрежные страны Индийского океана, где почти везде, даже в южно-китайских прибрежных анклавах, был распространен ислам. Соответственно, всюду, за исключением Южной Индии, Цейлона и буддистских стран Индокитая, он потенциально мог служить цементирующим элементом. В тихоокеанском же пространстве в лице Китая и западного побережья США