Читать интересную книгу Первый: Новая история Гагарина и космической гонки - Стивен Уокер

публично заявляло, что полет «предварительно запланирован на эту весну»[413] – заявление в лучшем случае туманное. Ракета Redstone, которая могла бы, в принципе, унести Шепарда в космос, в конце марта прибыла на мыс Канаверал. За первую неделю апреля ее установили на стартовой площадке, а вскоре должны были соединить с капсулой Mercury, которой Шепарду, возможно, предстояло управлять. Теперь на третьем ярусе башни обслуживания спешно сооружали специальную «чистую комнату» для доступа к капсуле. Сама капсула проходила последние проверки и тесты в ангаре S. Как и на советском космодроме, темп работ повышался и уже был, по существу, лихорадочным. Инженеры были почти готовы. Команда управления полетом была готова. Астронавт, безусловно, был готов. Но определенная дата или решение по-прежнему отсутствовали. Первые дни апреля улетали один за другим, и Шепарду оставалось только молиться о том, чтобы у Советов нашлись причины для оттягивания полета. После последнего запуска на орбиту собак в марте в публичной сфере установилась практически полная тишина. Может быть, у американцев еще оставался какой-то шанс? Проблема заключалась в том, что сказать это наверняка было невозможно. Советы многое держали в секрете. «Мы не знаем даже, – говорил Джон Гленн, – с чем соревнуемся»[414].

22

Избранный

8 АПРЕЛЯ 1961 ГОДА

Площадка № 2

Космодром Тюратам

Вечером того дня, когда Шепард, Гриссом и Гленн завершили тренировки на центрифуге в округе Бакс, государственная комиссия по «Востоку» на своем заседании на Тюратаме установила наконец пусковое окно для первого в мире пилотируемого полета: во вторник 11 апреля или в среду 12 апреля. Эта дата приходилась примерно на середину временнóго интервала, названного Королевым в конце марта Президиуму ЦК КПСС. Назначенное время отстояло от момента заседания никак не более чем на 100 часов.

Семнадцать членов комиссии в тот момент были взволнованы недавним прибытием Кирилла Москаленко – 58-летнего ветерана Курской и Сталинградской битв, маршала Советского Союза и с 1960 года – главнокомандующего Ракетными войсками стратегического назначения. Само его присутствие подчеркивало, что все предприятие находится под эгидой военных, хотя вряд ли об этом нужно было напоминать. Вместе со всеми присутствующими, включая Королева и, как всегда, летописца Каманина, маршал Москаленко поставил свою подпись под документом, одобрявшим решение провести полет продолжительностью в один виток вокруг Земли.

Едва ли кого-нибудь из читателей теперь удивит, что это заседание было закрытым. Как всегда, космонавтов на него не пригласили. В любом случае они были заняты – снова тренировали аварийный спуск в ручном режиме, причем в первый – и единственный – раз делали это в реальном «Востоке», находившемся в МИКе. Тем временем члены государственной комиссии прорабатывали несколько ключевых вопросов, которые все еще, даже на этом позднем этапе, были не решены и, очевидно, доставляли всем немало головной боли. Одним из таких вопросов было место посадки. Вопрос на самом деле был очень прост: следует ли это место раскрывать? И заодно, поскольку эти вопросы были явно связаны между собой, следует ли раскрыть также место старта – секретный ракетный комплекс, где все они теперь находились?

Два человека энергично доказывали, что делать этого не следует: одним из них был Москаленко – что неудивительно, если учесть его ранг и принадлежность к вооруженным силам. Вторым был Мстислав Келдыш – математик и ведущий член советской Академии наук. На многих пленках, снятых Суворовым и его коллегами в те предполетные дни, Келдыш – мужчина 50 лет, элегантный, стройный, с гривой серебристых седых волос – выделялся тем, что он (наряду с Королевым) был одним из очень немногих, кто ходил в штатском. Среди всех этих людей в военной форме он казался чужеродным. Во многих отношениях так и было: он происходил из аристократической семьи, и четверо его близких родственников были в разное время арестованы тайной полицией Сталина, а один из братьев расстрелян. С учетом того что расстрелянного брата подозревали в том, что он был германским шпионом, а другого брата арестовывали по подозрению в шпионаже в пользу Франции, Келдыш, надо полагать, хорошо знал, какой стороны надо придерживаться. Во всяком случае, сейчас он примкнул к маршалу Москаленко.

Но Королев не соглашался с ними. В марте уже было решено зарегистрировать полет, после того как он состоится, и установленные в нем мировые рекорды, включая мировой рекорд высоты полета, в международной организации, отвечающей за подобные вещи, – Международной авиационной федерации, или FAI, со штаб-квартирой в Швейцарии. Это официально закрепило бы победу СССР над США в плане достижений аэронавтики и позволило бы отмести любые буржуазные обвинения в фальсификациях. Но когда речь зашла о рекорде высоты, оказалось, что у FAI на этот счет имеется ряд весьма неудобных правил. Одно из них гласило, что и место запуска, и место посадки должны быть названы. Другое – что «пилот» должен приземлиться в том же «летательном аппарате», в котором взлетел. В случае космонавта на «Востоке» это соблюдать не предполагалось: взлетать он, конечно, собирался в летательном аппарате, но вот садиться – не в нем, по крайней мере в самом конце, потому что ему предстояло катапультироваться и сесть отдельно на собственном парашюте, уничтожив по ходу дела все шансы Советов на регистрацию мирового рекорда.

Ну, конечно, если они при этом не солгут. А именно это и решила сделать государственная комиссия. На совещании было решено, что в официальном заявлении будет сказано, что космонавт приземлился в своей капсуле. Историю с катапультированием предполагалось скрыть. Чтобы добавить веса этому «факту», спортивный комиссар СССР Иван Борисенко – человек, официальная должность которого называлась «ответственный секретарь Комиссии спортивно-технических проблем космонавтики» и который сам по себе был немалой величиной, – должен был подписать официальный отчет на месте приземления, подтверждающий, что космонавт действительно благополучно приземлился в своем корабле.

Место приземления предполагалось сообщить FAI, но место старта – нет. Секреты Тюратама как новейшего и крупнейшего ракетного полигона Советского Союза следовало хранить. Поэтому решено было сварганить еще одну ложь, поместив место старта примерно на 300 км северо-восточнее реального и привязав его к крохотному казахскому селению под названием Байконур. Согласно одной из неподтвержденных версий, там уже была построена поддельная стартовая площадка[415] из дерева, чтобы обмануть американские самолеты-шпионы. На фотографиях, сделанных с большой высоты, она должна была выглядеть как настоящая. Тот факт, что у ЦРУ уже имелись прекрасные аэрофотоснимки реального полигона, членам государственной комиссии, конечно, не был известен. Для поистине советского стремления все скрывать поддельная деревянная стартовая площадка – если она действительно существовала – представлялась логичным ходом. Предполагалось даже, что у нее будет своя вооруженная охрана, хотя ее целью, пожалуй, было не столько сделать иллюзию более реальной, сколько не дать местным жителям растащить «старт» на дрова.

Разобравшись с этой проблемой, комиссия обратилась к следующей. На этот раз речь шла о трехзначном коде, который потребовался бы космонавту, чтобы в аварийной ситуации открыть доступ к органам ручного управления. Сложность здесь заключалась в состоянии сознания и разума космонавта. Опасение, что в космосе человек может сойти с ума, никуда не исчезло. Конечно, были эксперименты в сурдобарокамере с полной изоляцией, но одиночество в комнате на первом этаже одного из медицинских институтов Москвы не то же самое, что одиночество на околоземной орбите. Существовала даже научная теория, объяснявшая, почему человек там должен сойти с ума: в качестве причины назывался космический ужас, а его этиология излагалась во множестве солидных американских психологических исследований, к которым пользующиеся доверием русские психологи имели доступ. К примеру, вот в таком, за 1957 год:

Ментальное состояние человека зависит от адекватного перцептивного контакта с внешним миром… Изоляция вызывает сильную потребность во внешних сенсорных раздражителях и телесном движении, повышенную внушаемость, снижение способности к организованному мышлению, подавленность и депрессию, а в крайних случаях галлюцинации, бред и спутанность сознания[416].

Галлюцинации, бред и спутанность сознания – а на тот случай, если всего этого окажется недостаточно, чтобы встревожить твердолобых командиров Ракетных войск стратегического назначения, таких как маршал Москаленко, имелся еще с десяток американских научно-фантастических фильмов, где проявления этих состояний демонстрировались в цвете. Самым известным из них был,