даже когда ее нет, но это чисто американское свойство, с которым приходится мириться. Особенно если на другом полюсе – русская расхлябанность. Главную роль в ее назначении сыграл, конечно, он. Глядя в улыбающееся невыразительное лицо, Таня испытывала почти родственные чувства. Она знала, что нравится ему. На корпоративах, подвыпив, он подсаживался к ней и рассказывал, как любит свою жену. Любишь – и люби ради бога, но зачем тогда будто невзначай касаться ее коленом? С другой стороны, лучше такая принципиальность, чем вообще никакой.
Шеф посерьезнел и перешел на английский:
– В понедельник, как и запланировано, летите в Новосибирск на выставку. Уже в новом качестве! Один контракт у нас в кармане. Но там открываются другие, грандиозные возможности. Вам опять надо выйти на незабываемую Ларису Ивановну. Пригодится ваше умение очаровывать не только мужчин, но и женщин. А потом вас ждет Америка. Семинар для руководителей среднего звена. Кстати, как ваша дочка? Сколько ей? Уже десять? Как летит время! Надеюсь, новые функции не слишком отразятся на вашей семье?
– Ах, ну что вы! У нас замечательная няня. Редкая удача. Почти член семьи…
Сейчас, в теплом домашнем уголке, радость опять взметнула ее на вершину, в разреженный воздух, как утром. Выйдя из кабинета шефа, принимая лживые и искренние поздравления сослуживцев, она уже не задыхалась и не дрожала. Потому что знала им цену. Настоящее дело – всегда соперничество. Здесь не место дружбе. Понимание неизбежности предательств и интриг избавляет от разочарований. Награда – успех, без которого жить невозможно. Галогенное свечение черно-белого офиса пронизывало ее насквозь.
Она одолеет и Ларису Ивановну, властительницу далекого края. Крепко сбитая дама позаимствовала у Маргарет Олбрайт строгие костюмы и броши, посрамляя строгую американку каратами и граммами.
Чем можно купить расположение женщины, у которой все есть? Взносы в фонд ее сына-бизнесмена – «на развитие края» – само собой. Не каждый догадается завести разговор о внуке – мерзком испорченном подростке, упомянуть о его прелестных (действительно прелестных) карих глазах и прекрасном (действительно прекрасном) английском. Не каждый сможет вспомнить название интерната в Великобритании. Вздохнуть и сказать с пониманием: «Ведь в конечном счете мы работаем ради них. Ради них дома не бываем. Нам-то самим не так уж много и надо». Она смягчит суровые черты начальственного лица, не ломая себя, потому что скажет правду.
Две недели будут заполнены до предела. Но как поступить с Дашей? Елизавета Андреевна откажется переселиться к строптивой подопечной, как и взять Дашу к себе. Да и Даша устроит истерику. Остается попросить бывшего мужа. Он согласится, все еще чувствуя себя виноватым. С Елизаветой Андреевной они как-нибудь поладят. И живет он недалеко. Только бы у него не было командировки. Тогда ему придется уламывать свою мамочку. При мысли о свекрови Таню передернуло. «Я, конечно, посижу, но вообще-то предназначение женщины не в том, чтобы работать на износ». Мама-то, конечно, сразу примчалась бы из Питера вместе с отцом под мышкой. Она бы не упрекала, пробыла сколько требуется – год, всю жизнь. Но смотрела бы скорбно, всем видом показывая: бедная ты, несчастная.
Даша поймет, просто обязана понять. Не в первый раз.
Вредно радоваться и задумываться на ночь. Не обойтись без снотворного. В темноте спальни на соседней кровати – смешное и пугающее детское похрапывание. Ингаляция! Главное – нет температуры. Таня легла на живот и закрыла глаза. Она была счастлива.
Спор
Выслушивая спорщиков, каждый из нас принимает сторону одного из них не умом, а чувством. Поддаваясь женской, мужской, социальной и прочей солидарности. Как-то в гостях мне довелось слышать, как возмущался сотрудник некой фирмы: хозяйский сын с утра до вечера сидит в Интернете, занятый оборудованием отцовского особняка. «А зарплата – в три раза выше моей!» Дамы и господа разбились на два лагеря. Одни разделяли негодование рассказчика. Другие ссылались на право хозяина обеспечивать себе и своим домочадцам комфорт и спокойствие. «Ведь на нем колоссальная ответственность! Без него не будет и тебя!» Не стоит уточнять, кто из них приходит на работу к девяти, а кто к двенадцати и позже. Я примкнула ко вторым.
На той же вечеринке мой муж важно заметил: «Хозяина надо беречь, но, с другой стороны, для сохранения социального спокойствия и ему следовало бы вести себя поскромнее». Все посмотрели на него с уважением, подумав: «Вот она, третья, независимая точка зрения. Вот она – правда». На самом деле муж думал: «Хозяин прав, но я бы на его месте не дразнил зверя так откровенно». Уж я-то его знаю. Мы вместе летим по жизни в «бизнес-классе», вольготно заказывая то коньяк, то томатный сок.
Из этого следует, что я имею в виду искреннее, внутреннее согласие, а не театр, который мы разыгрываем перед окружающими.
Я знала женщину-психолога, которая ненавидела молодых блондинок, приходивших к ней жаловаться на мужей и любовников. Даже если они рассказывали про побои. «Они мне плачутся, а перед глазами та гадина, что увела у меня мужа». Нет-нет, она их утешала, давала мудрые советы, но давалось ей это очень нелегко. Кстати, мужская сторона конфликта ей тоже была противна. Тяжелый случай. Легко себе представить, как отдыхала душа несчастного психолога на «все еще» или «уже не» женах, если они упоминались на сеансах. Они побеждали в споре, даже в нем не участвуя.
Глубинное, нутряное согласие – великое дело. Ты не один. Кто-то плох для тебя или хорош. И так же ты для кого-то. Солидарность без объяснений. Разделенные любовь и ненависть. Групповая защита.
Я надеялась, что наше нынешнее московское пребывание окончательно определило, с кем я буду объединяться во всех грядущих дискуссиях. Так хорошо и спокойно мне никогда еще не было.
Далеко-далеко позади остался загс на улице Грибоедова – единственное место, где расписывали с иностранцами. А также лишение прописки, получение каких-то справок в телефонном узле, снятие с учета в военкомате и исключение из ВЛКСМ «за отрыв от организации» – условия выезда «на постоянное проживание» в ГДР в 1986 году. Я очень переживала, чувствуя себя предательницей родины. Потом Берлин, большая, но темная и сырая квартира с печным отоплением. Жуткое советское правило – на родину можно только раз в год, да и то по приглашению, а на самом деле по разрешению на приглашение. Правило, конечно, обходилось – приглашения делали разные люди из разных ОВИРов. Но все равно было гадко и страшно – а вдруг не пустят. Болел отец, болела мама. Сотрудники «почтового ящика», они не могли присылать