добиться от него этого, поцеловав его более настойчиво. Она так надеялась, что мечты, лелеемые ею, вот-вот воплотятся в жизнь, но с каждым ударом сердца надежда эта таяла, оставляя за собой лишь черную, безбрежную, пугающую неизвестность.
Ансель стоял, не шевелясь, пока настойчивость Люси не пошла на убыль. В следующий миг он отшатнулся и уставился на нее почти в ужасе.
– Зачем? – едва слышно выдохнул он.
Глаза Люси округлились от осознания того, что она только что сделала.
– Ансель, – дрожащим голосом позвала она. Сердце ее сжалось от боли, когда она осознала, с каким непониманием и каким – что это было? Отвращение? Осуждение? – он отшатнулся от нее.
– Ансель! – Она покачала головой и сделала к нему шаг. – Прости! Я… я не знаю, почему я… я просто хотела… то есть, я не хотела… я просто так обрадовалась… я просто так долго этого ждала, а ты… – Она запнулась и поняла, что делает только хуже. – Прости меня!
Слова не шли к ней, горло сковал непреодолимый страх. Ансель продолжал смотреть на нее так, как будто она предала его самого и все, во что он верил.
– Ты ждала… – повторил он, отведя глаза в сторону. – Чего именно ты ждала? Что я… что мы… – Он запнулся, его пальцы невольно дернулись, сжимаясь в кулаки.
– Нет! – отчаянно воскликнула Люси, делая к нему еще шаг, но на этот раз он отступил, повергнув ее в истинный ужас. – Ансель, прошу, не слушай меня! Я потеряла голову от твоего предложения, этого больше никогда не повторится, я клянусь!
Не успев оборваться на полуслове, Люси выпалила первое, что пришло в голову, чтобы хоть как-то усилить свою речь, и тут же зажала рот рукой, понимая, что совершила еще одну ошибку.
– Клянешься…
– Ансель… – прошептала она. Глаза ее заблестели от слез. – Помоги мне, прошу тебя, я просто слишком боюсь того, что натворила! Я не хотела, умоляю, поверь мне.
– Мне так не показалось, – едва слышно произнес он.
Говорил ли он с отвращением? Люси казалось, что нет. Но в голосе его звучала боль предательства.
«Я же много раз слышала, как он относится к любым проявлениям земной любви! Его семья всю жизнь демонстрировала ему, каково быть вместилищем греха, они чувствовали вину за само его рождение, и он ведь верит, что это справедливо! Верю ли я – неважно! Но ведь он верит в это. Чего я от него ждала? Чего хотела, Боже? Я ведь и вправду предала все, что было ему так дорого во мне…»
– Ансель, я тебя люблю! Я готова быть с тобой как угодно! И если это значит никогда не прикасаться к тебе, так тому и быть! Это было единожды, прошу тебя, я обещаю, я… я больше никогда…
Он смотрел на нее широко распахнутыми глазами. Лицо его заметно побледнело. Это прикосновение губ… он до сих пор ощущал его на своих губах, и что-то в нем жаждало, чтобы Люси поцеловала его вновь. Эта мысль вызывала в нем ужас и отвращение к самому себе.
«Я ведь не должен. Ни за что. Никогда».
Он смотрел на нее и видел, как трепетно она ждет его прощения.
«Боже, я ведь простил ее сразу. И было ли, за что прощать ее? То, что она сделала… то, как она себя повела… Я ведь слаб, Господи! Слаб так же, как и другие. А если так, то рано или поздно мы не избежим греховной связи с нею, а после…»
Нет!
– Ансель, – дрожащим полушепотом позвала Люси.
– Я не могу… – тихо произнес он.
Не говоря больше ничего, он повернулся к ней спиной и спешно зашагал прочь.
Люси содрогнулась от рыданий, захлестнувших ее в тот же миг. Закрыв руками лицо, она покачнулась от одолевшего ее отчаяния. Ухватившись за стену ближайшего дома, она заплакала навзрыд, и в душе ее билась лишь одна мысль: «Боже, что же я наделала!»
И никто в целом мире не сумел бы утешить ее сейчас.
***
Люси не видела Анселя несколько недель, и за это время сумела ощутить, каково жить в настоящем аду. Наконец она поняла, что больше не может выдерживать эту боль в одиночку, и ей необходимо было поговорить с кем-то, кому она доверяла, а ни с матерью, ни с отцом она не была достаточно близка. У нее был лишь один человек, которому она могла доверить свое горе – ее дядя, брат ее отца Бернара Байля Арно Сикре.
Она явилась в его сапожную мастерскую в разгар дня, уронила голову на руки и сквозь рыдания выложила ему все, как исповеднику. Дабы помочь ему прочувствовать всю тяжесть своих страданий, Люси рассказала дяде обо всем, о чем говорил ей Ансель. Каждое слово, которое она запомнила, каждое имя, которое он называл ей – все это вновь и вновь разрывало ей сердце и заставляло слезы градом катиться по ее щекам.
Арно любил племянницу, он выслушал ее с сочувствием и попытался утешить. Он даже позволил ей несколько дней провести в его доме и оправиться от горя, сообщив ее родителям о том, что Люси немного погостит у него.
– Ничего, моя девочка. Чертовы катары затуманили разум твоему Анселю, – сердечно произнес он перед тем, как она заснула. – Поверь, их еще настигнет кара Божья, в этом можешь быть уверена. А тебя Он уберег и не позволил вступить на путь этой мерзкой ереси.
Тогда Люси не понимала, о чем говорит ей дядя, но одно то, что он не осудил ее за любовь к еретику, немного успокоило ее разбитое сердце.
О том, что Арно Сикре работает на инквизицию, Люси не знала. Ни мать, ни отец никогда не говорили ей об этом – да она и не была уверена, что он посвятил их в эту деталь своей жизни.
Как-то проснувшись среди ночи, Люси услышала за дверью тихое перешептывание. Окончательно сбросив с себя узы сна, она крадучись добралась до двери и приникла к ней ухом. Первое, что она разобрала, повергло ее в ужас: непривычно стальным, чеканным голосом ее дядя произнес слово «катары».
– Они ничего не подозревают. Нужно нагрянуть как можно быстрее, пока они ни о чем не догадываются.
Следом дядя назвал своему собеседнику несколько имен, среди которых Люси с замиранием сердца услышала «Асье».
– Я сообщу мессиру Фурнье, – отозвался его собеседник.
– Не затягивайте, – поторопил дядя Арно. – Даже если он не сможет явиться лично, рекомендую вам произвести арест как можно скорее. Я так