Читать интересную книгу "Окаянные гастроли - Ольга Валерьевна Чередниченко"

Мальчик зарыдал.

Не успела Шурочка прийти ему на помощь, как баксы уже отскочила в сторону. Откуда-то взялся под ее ногами кинжал. Она резко схватила его и снова бросилась к Шурочке, приставила нож к горлу. Гриша завопил истошным голосом, а баксы проворно взвилась, молниеносно прыгнула на соломенную подстилку к волчице и вонзила ей кинжал прямо в сердце. Та дернулась и обмякла. Густая жидкость покатилась по лезвию на пол. Обессиленная баксы рухнула сверху.

Шурочка закрыла собой Гришу. Дрожащей рукой провела по собственному горлу – ни царапины, ни капли крови. Баксы же будто очнулась от кошмарного сна – обвела избу таким взглядом, словно видела мир впервые. Бережно вытащила из звериного тела кинжал, вытерла о нижнюю юбку, бросила на пол.

– Жеңіз, – сказала баксы, показав кивком на волчье тело.

Встала, ощупью доплелась до постели и улеглась, скрюченная, лицом к стене.

Часть 4

Глава 12

Шурочка торопилась, почти бежала – тело ее требовало движения. Боковым зрением замечала только желто-зеленые пятна. Будто выпила кофе или крепкого чая. Хотя ни тем ни другим она давно уже себя не баловала. Сердце было быстрым, ум хитрым, она сама – злой и успешной. Глубоко вдыхала горячий воздух вместе с ароматами августовских трав. Галдеж горожан у газетного стенда постепенно отдалялся.

Неужели ее каркаралинская ссылка может так легко закончиться? Она что, вырвется из временного существования в закольцованном аду настоящего и снова сможет планировать будущее? Какой был бы подарок Грише на пятилетие! Только бы успеть с письмом.

Там, у стенда, она не сразу осознала потрясающие возможности, которые сулила ей новость на последней полосе «Правды». Бежала глазами по строчкам, а параллельно с привычным скепсисом размышляла о том, что правда ведь как бы и не совсем истина. Это особое русское понятие, непереводимое на другие языки. Правдоискательство – ключевое направление русской мысли. Какой абсурд, что издание, где пишут такое, носит сие название. Когда-то она брезговала завернуть в нее даже остатки клубники в поезде. Теперь это первая газета страны, и она жадно внимает ей, толкаясь локтями, стараясь доискаться той самой правды между строк.

Неожиданно пляска букв сложилась в знакомую фамилию – Рахманов. Режиссер Рахманов Г. П.! Шурочка чуть не задохнулась, перечитала. То была новость о предстоящих гастролях МХАТа, который упоминался как главный драматический театр Советского Союза. Говорилось, что его основатель, Станиславский К. С., прямо сейчас разъезжает с частью труппы по Европе, пока в Москве его замещает ученик, режиссер Рахманов. Но скоро Станиславский вернется, а Рахманов вместе с другой частью труппы отправится представлять советское театральное искусство в Америку!

Теперь она знает, как его найти. Можно написать на адрес театра! Лучше даже дать сперва телеграмму. Он вытащит их с Гришей из ненавистного Каркаралинска. Но что значит «скоро отправится»? И когда набиралась газета? Сколько ее везли до Степного края? Он может уехать со дня на день, если уже не уехал. Самое страшное, Шурочка понимала, что в Америке Григорий Павлович, скорее всего, останется. Использует гастроли как шанс сбежать, эмигрировать. Надо было торопиться.

Вдруг Шурочка остановилась посреди дороги. А если он не ответит? Он ведь все время знал, куда она уехала. Может, он, конечно, писал, но письма не доходили – транспортное сообщение только-только начало налаживаться. Или просто все хорошо у них с Калерией и он по-прежнему, как и пять лет назад, не хочет ее видеть. Шурочка-то втайне надеялась, что Григорий Павлович умер и только потому ей не пишет. Но вот, оказывается, нет – жив, здоров, да еще и трудится первым заместителем Станиславского в лучшем театре Союза.

Да что же это такое! Десять лет прошло, как они познакомились. Пять из них они не виделись и никак не общались, а она все равно только о нем и думает. Как же он умудрился даже после курса сальварсана сделать ей ребенка, а потом, несмотря на собственное ничтожество, так гадко бросить? Тьфу, ни за что она ему не напишет! Не станет больше унижаться. Пусть живет себе и не знает, что есть у него сын. Пусть думает, что бесплоден. «Ты всегда так хотел задержаться в вечности, милый Григорий Павлович! А вот тебе: тоскуй теперь до конца жизни о том, что никак в ней не зацепиться – помрешь и ничего от тебя не останется».

Это он, он должен был спасать их от голодной смерти, от всех невзгод. Он мужчина! А спасла их в итоге малюсенькая старушка. Отдала им на съедение самое дорогое, что у нее было, – свою волчицу. Шурочка приходила к ней после того случая. Приводила Гришу. Хотела отблагодарить. Но избушку нашла заброшенной. Позже в Каркаралинске говорили, что волшебная сила баксы содержалась в ее волчице. Но та куда-то делась, издохла, наверное, от голода – все тогда дохли, – и баксы стала бессильна. Как появился этот слух, никто к ней больше и не ходил. Только Шурочка знала, куда делась энергия баксы – она отдала ее Грише. Мальчик тоже изменился, напитавшись волчьим мясом. Непонятно было, как именно – будто сдвинулось в нем что-то неуловимое, словно он стал бутоном, готовым вот-вот раскрыться, проявиться в мир в каком-то своем, особенном, ни на что не похожем качестве.

Зашла в дом и со всей силы хлопнула хлипкой дверью. Нет уж, не заслужил Григорий Павлович такой милости, чтобы она перед ним унижалась после всего, что от него вынесла. Справится как-нибудь сама.

* * *

Шурочка металась по своей темнице – самой северной и холодной комнате в доме Аристарха. В ней стоял крепкий пыльный стол, который пах старым сырым деревом. Она слышала, как Гриша общался с воображаемыми друзьями в огороде, и была спокойна за него. Поежилась от холода, но все же задернула занавески, чтобы к ней не проник ни единый луч и взгляд.

Да мыслимо ли в принципе – написать ему? После того как он оттолкнул. Помнит ли он ее вообще? Да и что она скажет в письме: «У тебя есть сын. Можно мы приедем?» Ну допустим. А он? Она попробовала представить самый благоприятный ответ: «Я счастлив, приезжайте, вот деньги».

– Да не поеду я никуда! Не хочу, не буду. Я обижена, – вслух проговорила Шурочка и тут же поняла, что обращалась вовсе не к Григорию Павловичу! Она сказала это самой себе.

За последние пять лет она накопила гигантский ком обиды на себя