Читать интересную книгу "Окаянные гастроли - Ольга Валерьевна Чередниченко"

Вот и видишь, я одна умею ценить тебя; одна говорю тебе правду, мой милый, чудный… Поедешь? Да? Ты меня не покинешь?

Она встала перед ним на колени и осторожно убрала пальцем крошку табака с его нижней губы. Сердце ходило под ребрами ходуном. Жумат вытер рукавом выступивший на лбу пот и откинулся на стуле с видом человека, чудом спасшегося от ужасного разоблачения.

– Я все понял, – сказал он, выравнивая дыхание. – Вы играете.

– Да, из чеховской «Чайки», – улыбнулась Шурочка, поднимаясь с колен.

– Знаю откуда, – ссутулился, но тут же выпрямился он. – А вот на лгунью вы и правда похожи. Актеры – лучшие лгуны. И прошлая наша беседа вызывает у меня теперь еще больше вопросов.

– Жумат Тургунбаевич, если позволите, я думаю, что актеры, напротив, откровеннее кого бы то ни было, – медленно произнесла Шурочка и посмотрела на губы Жумата, хотя больше всего ей хотелось зажмуриться и вообще ничего не видеть. – Станиславский Константин Сергеевич говорил, что под маской персонажа актер может обнажить себя до самых интимных и пикантных душевных подробностей.

– Вы знакомы со Станиславским? – взволнованно спросил он.

– Конечно. Я, можно сказать, у него училась.

Карандаш стал ловко исполнять акробатические этюды в пальцах Жумата.

– Что ж, Александра Николаевна. Вам крупно повезло. У вас есть возможность стать наконец-то полезной советской власти, загладить, искупить, так сказать, свою биографию. Методы Станиславского могут быть мне… нам полезны в проведении допросов… воспитательных бесед. Ваша задача – доходчиво их изложить.

Шурочка почувствовала себя спокойнее. Она уселась на посетительский стул, закинула ногу на ногу.

– Для вас, Жумат, что угодно. С чего бы начать? – Она сделала значительную паузу. – Ну вот хотите про влучение и излучение? Знаете, что это?

Он сделал неопределенный жест.

– Смотрите, мы говорим с вами сейчас, передаем друг другу свои мысли на русском языке. А не кажется ли вам, что есть еще что-то между нами? Что-то другое, может, и противоположное смыслу сказанного. Как подводная река под словами.

Жумат пожал плечами. Шурочка заметила, что под загаром на его скулах проступил румянец.

– Вы чуткий человек. Из вас получился бы хороший актер. Хотите знать, что в этой подводной реке?

Она осторожно встала, приблизилась и прислонилась бедром к его столу, посмотрела сверху вниз. Кадык его дернулся.

– Плохие актеры не знают этого секрета, потому и мельтешат на сцене. Боятся просто стоять и молчать, думают, будет скукотища. Но хорошие актеры, такие как мы с вами, не просто молчат или говорят слова. Кроме словесного, между нами одновременно происходит и другой процесс. Мы взаимно ощупываем друг друга, всасываем друг из друга ток через глаза и выбрасываем его из глаз.

Шурочка перестала говорить. Жумат выглядел загипнотизированным. Только побелели костяшки его руки, вцепившейся в чашку.

– Уверена, ты чуял это и раньше, просто не формулировал. Сможешь определить, что я тебе сейчас влучаю? Чувствуешь мой ток?

Взгляды их встретились и задержались. Боковым зрением Шурочка заметила, как вибрирует воздух вокруг. Жумат первым отвел глаза, с грохотом отодвинул стул. Как пантера подскочил в два прыжка к двери и закрыл на ключ.

– Я хочу, чтобы вы кое-что узнали, – гулко дыша, произнес он. – Но это должно остаться тайной.

Шурочка уселась на его стол.

– Я полюбил… – Он сглотнул. – Полюбил театр еще до войны, в Омске. Работал там на заводе. Все деньги тратил на спектакли. У казахов ведь нет своего театра. Вы знали об этом? Только сал-сэре… ну такой кочующий балаган. Это все. И я, знаете, я, вы меня поймете, я пишу пьесу. Хочу поставить ее в Семипалатинске. Я хлопочу, чтобы меня перевели в местное партийное отделение.

Его миндалевидные глаза расширились. Он смотрел на нее как ребенок, который только что рассказал маме о своем гениальном изобретении. Шурочка медленно сползла со стола, оправила юбку, скромно присела на краешек посетительского стула. Казалось бы, такой подарок судьбы – этот балбес увлекается театром. Все куда проще, чем она думала. Но почему тогда она почувствовала себя старой, вялой, некрасивой, рожавшей уже, отработавшей свое женщиной?

* * *

После той беседы жизнь Шурочки в Каркаралинске потекла ярче и светлее. Она было смирилась уже с судьбой, но теперь будто ноги вытащила из болота. Жумат перевел ее на работу уборщицей в своем отделении. Там по-прежнему пахло пылью, зато целыми днями они обсуждали систему Станиславского и занимались пьесой партийца-драматурга «Аркалык батыр», разыгрывали ее по ролям.

После ужасного перелома в жизни маленького Гриши, когда он неожиданно оказался оторван от мамы и ухнул в беспросветное одиночество, все тоже потихоньку начало налаживаться. Шурочка по-прежнему уходила рано и возвращалась поздно, но уже не такая уставшая и злая.

Главное было в другом. По клочкам волчьей шерсти и появлению в доме пугающей куклы-мотанки Шурочка определила, что к сыну стала тайно приходить баксы. В любой другой ситуации общение ее малыша с опасным животным и сумасшедшей старухой вызвало бы у нее совсем другую реакцию. Но теперь это успокоило и придало творческих сил. Она даже позволила себе мечты о Семипалатинске, напомнившие чем-то давнее ее стремление в Александринку.

С облегчением осознав, что забота о сыне отходит на второй план, а она возвращает себе себя, Шурочка решилась открыть Жумату еще один театральный секрет – систему Григория Павловича.

– Вот ты режиссер, – не без злорадного удовольствия завела она как-то разговор. – И, положим, ты чувствуешь, что актер твой бледен как личность. Так знай, что случай этот небезнадежен. Человека можно раскачать, заставить чувствовать глубже. Есть, правда, риск сломить его личность. Так что действовать тут надо осторожно.

Шурочке было жаль немного, что Жумат не настолько тонок, чтобы понять незапатентованную систему Григория Павловича целиком, во всех деталях. Но уже одно то, что она об этом говорила с заинтересованным лицом, приятно щекотало нервы.

– Наблюдай за актером и найди то, чего он больше всего в жизни боится. Потом подстрой так, чтобы это страшное с ним произошло. Ударь в самое больное место и смотри, что будет. Либо выплывает он другим – глубоким, мудрым. Либо утонет – но такова уж цена.

В начале осени Жумат уехал в Семипалатинск по партийным делам. Заодно он собирался хлопотать и об их спектакле – искать остальных актеров, сцену, реквизит. Шурочка с нетерпением ждала его возвращения за ней.

Перед поездкой он сделал Шурочке подарок: выправил документы, что она вдова рабочего и красного офицера – его друга, который умер от ран во время Гражданской войны. Гриша – будто бы сын того пролетария. Шурочке это показалось добрым знаком. Она