Ольга Стефановна прекрасно пела, мечтала стать певицей. Это очень нравилось Семену Михайловичу, сам он отлично играл на гармони. Когда они поженились, она поступила в консерваторию. Окончила ее и пела в Большом театре.
Сильный голос, контральто. Пела Ваню в «Иване Сусанине», Леля — в «Снегурочке».
Прожили Ольга Стефановна с Семеном Михайловичем тринадцать лет. У каждого была своя жизнь. Общая как-то не получалась.
Хотел, конечно, Буденный детей.
Ольга Стефановна не хотела портить фигуру, надолго выбывать из любимой работы.
Функция самки ее не устраивала так же, как некогда и многодетную Инессу Арманд. Но если Арманд не до конца понимала, чего хотела в своем грандиозном революционном действовании, то женщина двадцатых — тридцатых, вышедшая из семьи курского железнодорожника и знавшая бедность, хорошо и точно знала: будет певицей, знаменитостью, хочет блистать и покорять.
Ничего плохого в этом желании не было, но не совпадало оно с желаниями немолодого Буденного, мечтавшего о семейном уюте, тепле, ласке и детских голосах. Тоже, разумеется, ничего плохого в желании Буденного не было. Оно, скажем прямо, старомодно, однако несколько более естественно, чем желание Ольги Стефановны. Их можно бы и совместить?
Жили время от времени в семье племянники Ольги Стефановны — Сергей и Люся, заполняя собою бездетный дом.
Будучи сам обладателем Божьего дара — истинного таланта наездника, Буденный ценил дарование певицы. И перед оперным голосом жены преклонялся.
Подошел тридцать седьмой год. В безумии доносов, разбирательств, арестов, шпиономании, всеобщей подозрительности жила страна, и прежде всего кремлевский двор. Каждый день кого-то брали, и никто не знал, кого возьмут завтра.
Летом 1937 года Ольга Стефановна была арестована.
* * *
Меня, девочку, мало интересовали подвиги Буденного, но году эдак в 1950-м моя мать, Екатерина Васильевна, придя из гостей, рассказывала:
— Была еще жена Буденного. Очень милая, скромная. Молодая. Даже стеснительная.
— Ах, Катя, — оборвала ее пришедшая вместе с ней жена генерала X. — Какая вы наивная. Это и не жена вовсе, а бывшая домработница его жены. Настоящая жена Буденного была красавица, певица Михайлова. Ее посадили, и она погибла в тюрьме. Буденный сам в тридцать седьмом году отвез ее в тюрьму, чтобы НКВД не трудилось. А эта «милая, скромная, молодая» ему детей сразу нарожала и окрутила его.
Слушая в стороне завлекательную сплетню, я сразу же почему-то представила себе, как Буденный, словно Казбич раненую Бэлу из лермонтовского «Героя нашего времени», везет на гнедом коне, перебросив через седло, бедную свою жену, красавицу-певицу Михайлову. Прямиком на Лубянку.
С тех пор я прислушивалась к разговорам, если они касались семьи Буденного.
Сплетни и легенды выглядели примерно так.
Говорили, что жена Буденного, певица Михайлова, была очень красивая. Брюнетка. Цыганистая. Глаза темные, с лиловым оттенком.
Говорили, вроде у нее был роман с иностранцем. Это в тридцать седьмом-то году! Вот Буденный от греха подальше и свез ее на Лубянку. А в доме Буденного оставалась девочка-прислуга. Он, чтобы не тратить времени на поиски новой жены, поехал к ее матери и сказал, что хочет жениться на девочке. Мать упала ему в ноги и воскликнула: «Осчастливь, батюшка!»
Говорили, что у третьей жены маршала Буденного, Марии Васильевны, пятьдесят шуб. Когда летом она развешивает их на даче в Баковке, чтобы просушить, — это зрелище…
Екатерина Сергеевна, жена маршала Катукова, уже в наши дни неожиданно вписала свою краску: «Мария Васильевна, последняя жена Буденного, была очень хорошая маленькая хозяйка большого дома. Добродушная. Смеялась как колокольчик. Металась между тремя детьми. Всему их учила. В конце сороковых жены и дети военачальников обычно встречали Новый год на даче у Буденных. Мужчины ехали на Новый год к Сталину, это была неизменная традиция, а в два часа ночи Сталин отпускал их, приезжали к женам, собравшимся у Буденных. Всегда бывали пироги, вкусная домашняя еда, подарки. К детям приезжал Дед Мороз. Прекрасно!
Она и сейчас жива-здорова. Чем собирать сплетни, пойдите к ней…»
* * *
Время повернуло вспять. Часы прокрутили назад колесики и винтики заржавленных десятилетий и, казалось, остановились в ожидании правды, истины, откровения.
В большой квартире розоватого, массивного, дореволюционного дома, увешанного досками, которые старательно сообщают прохожему, что здесь жили: Жуков, Конев, Буденный, Ворошилов, Тевосян и множество других властей предержащих, в небольшой столовой, плавно переходящей в кухню и украшенной огромным обеденным столом, покрытым клеенкой, который занимает всю комнату, я сижу со своим блокнотом, а напротив маленькая, не совсем еще седая, но вполне соответствующая возрасту — семидесяти пяти годам, с добрым лицом и спокойным взглядом светлых глаз, сидит живехонькая третья жена маршала Буденного, Мария Васильевна, рассказывает жизнь, словно себе самой, не слишком обращая внимания на меня и явно не думая, как смогу я перевернуть или использовать то или иное ее воспоминание. Ей нечего скрывать.
— В Москву я приехала в тысяча девятьсот тридцать шестом году из Курска. Поступила учиться в стоматологический институт на Каляевской. Жила в общежитии. Была у меня в Москве родственница, Варвара Ивановна, родная сестра моего отца. Я ей, как приехала, позвонила. Она позвала к себе — точно назначила время. Мне, конечно, было известно, что ее дочка, моя двоюродная сестра Ольга, вышла замуж за большого человека. За знаменитого Буденного, которого знает вся страна, и, когда я шла к ним в дом, очень беспокоилась, как там будет. Варвара Ивановна встретила меня хорошо. Я стала бывать у нее. Ольгу видела редко, она пропадала по своим делам, а Семена Михайловича ни разу не видала.
Однажды пришла, позвонила в дверь — он на пороге. Как с фотографии в газете сошел.
— Вы к кому? — говорит.
Я оробела и прошептала:
— К Варваре Ивановне.
— А, ну так я вас сейчас к ней провожу.
— Не надо. Я знаю, как идти к ней в комнату.
— Знаете? Значит, вы здесь не первый раз?
— Я часто бываю…
Когда в 1937 году посадили его жену, Варвара Ивановна попросила меня иногда приходить, чтобы помочь ей с хозяйством. Помогая тете, я стала часто видеть Семена Михайловича…
(Заметьте деталь: жена Буденного сидит в тюрьме, а мать ее, то есть теща Буденного, продолжает оставаться в доме. — Л.В.)
Я помогала готовить. Когда, бывало, днем Семен Михайлович приходил обедать, подавала ему. Он благодарил, всегда улыбался.
Однажды тетя, Варвара Ивановна, спрашивает меня:
— У тебя есть компания?
— Есть, — говорю.
— А серьезно есть кто-нибудь?
— Нет.
Она, видно, подготавливала меня. И ему сказала, что у меня нет жениха.
На следующий день Семен Михайлович спрашивает меня за обедом:
— Как вы ко мне относитесь?
Ничего не подозревая, отвечаю:
— Вы мой любимый герой.
— Замуж за меня пойдете?
Я опешила. Долго молчала. И говорю:
— Я боюсь.
Он засмеялся:
— Съездите к родителям, посоветуйтесь. И дайте мне ответ.
Он ушел — як тетке.
Она говорит:
— Выходи. Он очень хороший человек. Это я знаю. Он все равно женится на ком-нибудь. Если даже Ольга выйдет из тюрьмы, им вместе не быть. Как это можно: у Буденного жена сидела?! Выходи.
И я поехала в Курск, советоваться. Мать открывает дверь, не ждала, испугалась:
— Тебя что, из института выгнали?
— Нет, я замуж выхожу.
Мать села на стул:
— За кого?
— За Семена Михайловича.
А они в Курске даже не знали, что Ольга в тюрьме.
— Ты в доме у них что-то натворила? — У матери сразу тысячи мыслей, одна другой хуже.
Я ничего не ответила, отдала ей письмо от Варвары Ивановны. Она написала, что Ольгу посадили и что Семен Михайлович хочет жениться на мне…
(Тут я прерываю ее рассказ и спрашиваю, не знает ли Мария Васильевна, при каких обстоятельствах взяли певицу Михайлову? Она не знает. Всегда стеснялась расспрашивать о своей двоюродной сестре у Семена Михайловича, думая, что ему будет неприятно. Но знает одно: взяли ее не дома. Ходили слухи: то ли на улице, то ли в квартире артиста Алексеева, с которым у нее вроде был роман. — Л.В.)
Долго мы с родителями сидели, говорили и решили. Уезжаю я назад в Москву, мама обнимает меня и плачет:
— Может, говорит, последний раз видимся. Теперь, поди, к тебе не приедешь. За семью замками будешь.
Вернулась я в Москву, пришла в квартиру к Буденному, подаю ему суп за обедом, он поздоровался и молчит, ничего не говорит о своем предложении. Мне как-то не по себе. Пообедал и спрашивает: