Чем более я слушала воспоминания Надежды Ивановны, сверяя их со своими полузабытыми ощущениями, тем более казалось мне, что образ Екатерины Давидовны двоится, что она не совсем та, какою казалась в тридцатых, и ей было что упрятать из своей молодости от цепких глаз кремлевских стен. Нет, нет, не криминальное, скорее наоборот, живое, естественное, человеческое. Я почему-то была уверена, что далеко не всегда была Екатерина Давидовна угрюмой «старой» женщиной, какой увиделась мне с «высоты» моих детских лет, и не всегда была «парттетей».
Короткое описание Екатерины Ворошиловой Романом Гулем всего лишь мазок, штрих, взятый со слов других людей.
Но вот конкретное воспоминание очевидца, участника событий З. Ю. Арбатова, который в 1917–1922 годах работал в советских учреждениях Екатеринославля. Ему приходилось встречать Ворошилова и Буденного по делам службы. И даже бывать у них в доме. «Архив русской революции» сохранил его рассказ: «Отделом социальной помощи в Екатеринославле заведовал Шаляхин. С первых дней своей работы он заявил, что собес питает за счет государства паразитов, мелкомещанскую контрреволюционную массу, а за счет них можно увеличить ставки для красных инвалидов, их вдов и вдов партработников. Подняв этот вопрос на заседании исполкома, Шаляхин предложил изыскать способ для тихого уничтожения пенсионеров. «Шутя» предложил выстроить большой крематорий, загнать туда всех старушек и старичков и сразу избавить социалистическое государство от сотен тысяч паразитов.
Более трех месяцев Шаляхин воевал с пенсионерами, приостановив выплату пенсий, пока не приехала жена Ворошилова, бывшего тогда членом реввоенсовета Первой конной армии Буденного, и, вступив вместо Шаляхина в заведование отделом, стоя на точке зрения безоговорочного выполнения всех декретов советской власти, распорядилась открыть выплату пенсии всем пенсионерам, с выдачей пенсии за время с момента приостановки выплаты».
Браво, Екатерина Давидовна! Я рада была обнаружить эти строки во множестве воспоминаний о революции. Они — как бы мое «спасибо» за Ваше угрюмое гостеприимство в конце декабря сорок четвертого года. Рада быть первой в описании Вашего образа и хочу оказаться максимально объективной. Поэтому пусть вместо меня продолжит свои воспоминания З. Ю. Арбатов, отнюдь не пылающий любовью к большевикам:
«Как саранча облепили пенсионеры собес и в два дня наличность кассы и весь наличный запас собеса в Госбанке, рассчитанный на три месяца, был выплачен пенсионерам… Тогда Шаляхин пошел открытой войной на Ворошилову, агитируя против нее и в исполкоме, и в партии, и вообще, при каждом удобном случае. Агитация Шаляхина имела успех без особого труда, так как Ворошилова мало была похожа на пролетарку. Всегда изящно и нарядно одетая — зимой в дорогом и модном каракулевом пальто, а летом в элегантной шелковой накидке. Ворошилова, которую и называли все не словом «товарищ», а по имени и отчеству — Екатериной Давидовной, напоминала собой даму выше среднего буржуазного класса. Хотя она одно время и была в ссылке, но внешне она оставалась милой Екатериной Давидовной, которая, уже будучи женой одного из вождей пролетариата, кокетливо принимала ухаживания молодых, красивых командиров конной армии, в большинстве состоявших ранее в лучших кавалерийских полках… Нередко на улице можно было встретить Екатерину Давидовну, окруженную свитой кавалеристов, и эта группа внешне и по беседе была очень далека от рабоче-крестьянской Красной Армии, давая скорее картинку полковой жизни былой царской армии.
На руке Ворошиловой задорно блестела широкая золотая браслетка с часиками, и сама она частенько говорила, что партийный комитет не любит ее за буржуазный вид и непролетарские наклонности. А поклонники были не пролетарские, а совершенно буржуазные. В квартире Ворошиловой, в прекрасном старинном особняке, с утра до поздней ночи работали швеи и мастерицы для Ворошиловой и жены Буденного.
Ворошилов и Буденный жили в одном особняке; вместе совершали на автомобиле прогулки за город или по Днепру на моторной лодке. К обеду подавались вино, свежие фрукты и живые цветы. За обедом, по случаю назначения Ворошиловой заведующей собесом, присутствовал и я. Ворошилова во время обеда страдала от частых и громких отрыжек тов. Буденного, а к концу обеда, когда Буденный всей пятерней вступил в борьбу с кусочками еды, застрявшими в его крепких и больших мужицких зубах, Екатерина Давидовна бросила салфетку и встала из-за стола».
Я показываю Надежде Ивановне выдержки из воспоминаний З. Ю. Арбатова:
«Ворошилов, работавший в партии еще с революции девятьсот пятого года, будучи рабочим-клепальщиком Луганского паровозостроительного завода, ко времени большевистской революции уже имел солидный стаж политического пролетарского деятеля и самообразованием и любовью к чтению приобрел некоторые исторические познания, преимущественно из области революционных эпох. Интеллигентность жены помогла Ворошилову в дальнейшем развитии, и сейчас этот человек способен наизусть цитировать целые страницы из Маркса и Энгельса».
— Это не совсем так, — говорит Надежда Ивановна. — Екатерина Давидовна не была интеллигентна. Она могла показаться такой в том антураже, о котором рассказывает Арбатов, но она была, как это принято говорить, «из простых». И это было видно всегда. Умна, по-своему добра, но неинтеллигентна. И вообще, я не узнаю ее в арбатовских воспоминаниях — это какая-то другая Екатерина Давидовна. В тридцатые годы, когда я появилась в семье, она уже была очень скованна, немногословна, очень зажата. Она не умела выражать свои чувства. У нее своих детей не было, и она могла привязаться к приемным детям и внукам, не своей крови, но совершенно не умела выразить привязанность. Нет, не сухая, а скованная.
— Может быть, она просто зажалась, видя, что происходит вокруг в кремлевской жизни? Зажалась и выживала?
— Может быть… Вообще, она была очень замкнута, аккуратна, все делала по часам, рано ложилась спать, а молодежь в доме только этого и ждала, и Климент Ефремович, бывало, к нам присоединялся.
* * *
Арбатов вспоминает: «Жена Буденного на тридцать пятом году своей жизни начала изучать грамоту. Простая баба, казачка, ни душой, ни умом не понимала высоты положения, занимаемого ее мужем, и часто ругалась с Буденным, не разрешавшим ей приглашать к себе на квартиру ее земляков — казаков-одностаничников. В квартиру Ворошилова и Буденного были вхожи только высшие штабные работники — бывшие офицеры царских полков».
Бывшая белошвейка Екатерина Давидовна, много общавшаяся в юности с барынями, которых обшивала, хорошо усвоила их манеры и привычки. Общение с «кавалерами, бывшими офицерами» и новый для нее, сравнительно с дореволюционным, стиль жизни быстро сформировали тип «советской барыни», которая, впрочем, и мальчика-сироту сумела сделать родным сыном, и бедным пенсионерам в тяжкие дни помогла.
Надежда Ивановна сомневается и в том месте воспоминаний З. Ю. Арбатова, где он пишет о ее кокетстве в обществе офицеров:
«Климент Ефремович был такой ревнивец! Он бы убил ее!»
* * *
Вспоминает Надежда Ивановна и об охране — Ворошилова долгие годы охранял всего один человек, латыш Жан. А после убийства Кирова НКВД завело новую моду: целый штат охраны.
«Идем мы вдвоем с Климентом Ефремовичем, гуляем на даче, а дача была в бывшем поместье Вогау, — рассказывает Надежда Ивановна, — и он говорит охранникам:
— Вам не кажется, что мало вас меня охраняет? Спереди человек, справа, слева, сзади по человеку. А наверху нет!
— Доложим! — говорит охранник, приняв его слова за чистую монету.
Климент Ефремович сердится:
— Вам надо меня приковать. И все будет в порядке!
Отряд его охраны считался самым дружным среди таких же отрядов. Климент Ефремович требовал от них:
— Вы тут ни черта не делаете, хотя бы учились.
И они учились. Один его водитель так выучился, что стал деканом автодорожного института».
Странно, не правда ли: не нравится охрана — убери, ходи один. Однако нельзя — все вожди с охраной. Зачем выделяться?
* * *
Молодость Екатерины Ворошиловой угасала, по-видимому, вместе с революционным пылом. За стенами Кремля, где ей предстояло жить, был иной пыл: борьба вождей между собой.
Вернувшись из своих ворошиловских походов, с двадцатых годов, Екатерина Давидовна становится одной из самых заметных кремлевских жен. Она дружит с Надеждой Сергеевной Аллилуевой. И в тот роковой для жены Сталина день они все сидят за одним вечерним, праздничным столом в квартире Ворошилова.
Екатерина Давидовна знала очень много. Значительно больше, чем хотелось бы, скажем, Сталину. Она вполне могла не слишком нравиться ему со своим внимательным, все видящим взглядом, со своей растущей тяжеловесностью во всем. И вполне могла раздражать его. Действовать на нервы: «Подумаешь, барыня из Мардаровки!»