— Мария Васильевна, — набравшись духу, спрашиваю я, ибо не могу уйти, не связав все узелки этой жизни, — скажите, вас не обижает, когда сегодня вы читаете нелестные отзывы о Семене Михайловиче?
— Возмущает. Много пишут вранья. А ведь стоит поднять документы, и станет все ясно про Семена Михайловича.
— Вы будете поднимать документы?
— Этим занимается наша дочь, Нина. Она журналистка, ей и карты в руки. Обидел меня историк — Рой Медведев. Он написал, что у Буденного не было интеллекта. Медведев разве встречался с ним? Изучал интеллект Семена Михайловича?
Конечно, Семен Михайлович был не очень образованный человек. Хотя в своем деле очень образованный, но широкого, как теперь говорят, гуманитарного образования ему не хватало. Но ведь интеллект и образованность разные вещи. Интеллектуалу Медведеву следовало бы различать. Интеллект у Семена Михайловича был большой. А бывают очень образованные люди, по два образования имеют, но интеллекта Бог не дал. Разве я не права? Мне хотелось бы передать это мое мнение Рою Медведеву.
* * *
— Мария Васильевна, — начинаю я, понимая, что не могу: уйти, не открыв трагическую страницу жизни Ольги Стефановны Буденной-Михайловой, — скажите, как сложилась судьба вашей двоюродной сестры?
— Ольга Стефановна вернулась в Москву в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Отсидела полный срок. Была на поселении. Конечно, постаревшая, больная. Семен Михайлович устроил ее в больницу, помог получить квартиру. Она была психически нездорова, с тяжелым диагнозом. Рассказывала страшные вещи про свою жизнь. Говорила, что за ней ходила сплетня, будто бы она хотела отравить Буденного, и за это ее везде ненавидели. Ужасы рассказывала. Например, как ее неоднократно группами насиловали. Семен Михайлович не верил, считал, что это плод больного разума. Он просил ее приходить к нам, но она бывала очень редко, считая, что мне может быть неприятно ее присутствие. Мои уговоры не убеждали.
— Мария Васильевна, — бросаюсь я в очередной кипяток желания узнать истину, — почему Семен Михайлович не пытался выручить Ольгу Стефановну? Помочь ей? Был обижен на нее за измену?
Вместо ответа Мария Васильевна достает из большой папки с документами копию письма:
«В Главную Военную прокуратору
В первые месяцы 1937 года (точной даты не помню) И. В. Сталин в разговоре со мной сказал, что, как ему известно из информации Ежова, моя жена Буденная-Михайлова Ольга Стефановна неприлично ведет себя и тем компрометирует меня и что нам, подчеркнул он, это ни с какой стороны не выгодно, мы этого никому не позволим.
Если информация Ежова является правильной, то, говорил И. В. Сталин, ее затянули или могут затянуть в свои сети иностранцы. Товарищ Сталин порекомендовал мне обстоятельно поговорить по этому поводу с Ежовым.
Вскоре я имел встречу с Ежовым, который в беседе сообщил мне, что жена, вместе с Бубновой и Егоровой, ходит в иностранные посольства — итальянское, японское, польское, причём на даче японского посольства они пробыли до 3-х часов ночи. Тогда же Ежов сказал, что она имеет интимные связи с артистом Большого театра Алексеевым.
О том, что жена со своими подругами была в итальянском посольстве, точнее у жены посла, в компании женщин и спела для них, она говорила мне сама до моего разговора с Ежовым, признав, что не предполагала подобных последствий.
На мой вопрос к Ежову, что же конкретного, с точки зрения политической компрометации, имеется на ней, он ответил — больше пока ничего, мы будем продолжать наблюдение за ней, а Вы с ней на эту тему не говорите.
В июле 1937 года по просьбе Ежова я еще раз заехал к нему.
В этот раз он сказал, что у жены, когда она была в итальянском посольстве, была с собой программа скачек и бегов на ипподроме. На это я ответил, ну и что же из этого, ведь такие программы свободно продаются и никакой ценности из себя не представляют.
Я думаю, сказал тогда Ежов, что ее надо арестовать и при допросах выяснить характер ее связей с иностранными посольствами, через нее выяснить все о Егоровой и Бубновой, а если окажется, что она не виновата, можно потом освободить.
Я заявил Ежову, что оснований к аресту жены не вижу, так как доказательств о ее политических преступлениях мне не приведено.
Что же касается ее интимных связей с артистом Алексеевым (о чем я имел сведения помимо Ежова и МВД), то, сказал я Ежову, это дело чисто бытового, а не политического порядка, и я подумаю, может быть, мне следует с ней развестись.
В августе 1937 года, когда меня не было в Москве (выезжал дней на десять в Гороховецкие лагеря), Ольга Стефановна была арестована.
Лично я инициативы в ее аресте не проявлял, более того, был против этого, так как из того, что мне было известно от Ежова, не видел к этому никаких оснований. Работника МВД Дагина (знал его лично по работе в Ростове) к себе не вызывал и беседы с ним относительно жены не имел.
Впоследствии, после ареста ряда директоров конных заводов — Александрова, Чумакова, Тарасенко, Давыдовича и других, а также ареста жены, я пришел к выводу, что все это Ежов делал с той целью, чтобы путем интриг и провокаций добиться получения показаний против меня перед нашей партией и государством и расправиться со мной.
Считаю необходимым дать хотя бы краткую характеристику Ольге Стефановне. Она дочь железнодорожного рабочего, ставшего затем служащим на железнодорожном транспорте, семья их бедная.
Женился я на ней в 1925 году. Уже после выхода замуж она поступила в Московскую консерваторию и окончила ее в 1930 году. Училась она старательно, активно вела общественную работу. Никогда не замечалось и намека на то, чтобы она проявляла какое-либо недовольство советской властью.
В материальном отношении потребности у нее были скромные, алчности в этих вопросах она никогда не проявляла.
В заключение должен сказать — я не верю, чтобы она могла совершить преступление против советской власти.
С. Буденный,
23 июля 1955 года».
«Что же он раньше-то не написал этого письма?» — наивно хочу я спросить Марию Васильевну, но ухожу, ни о чем больше не спрашивая ее — одну из немногих кремлевских жен, сумевшую принести в атмосферу пышно-холодного ада тридцатых годов и жестко-суровых дней военных, сороковых, дух дома и тепла.
Она, девочка, как мотылек влетевшая в хоромы правителей в кровавые дни 1937 года, выжила и, как ни парадоксально, заслонила собой и детьми четырежды кавалера царского креста Георгия Победоносца и трижды Героя Советского Союза.
Маховик власти, после 1937 года еще не раз проносившийся над семьями властителей, ни разу не коснулся буденновского гнезда, где сидела сильная маленькая мать, знавшая только свое женское дело. Был, правда, в ее жизни случай, когда ей не без риска пришлось заступиться за своего Семена Михайловича, но об этом позже, в другом месте книги.
* * *
Письмо Буденного — документ эпохи. Оно воссоздает время и раскрывает скрытые от постороннего глаза элементы адской машины.
Посещение посольства, которое сегодня ничего, кроме зависти и любопытства тех, кто не был приглашен, у современных людей не вызовет, долгие годы считалось в нашей стране если не криминалом, то поводом для криминала.
Программа скачек и бегов на ипподроме — улика против Ольги Михайловой. И пусть это заведомая чушь, но машина работает, выдает информацию. Осмысление информации — это второй вопрос: осмысляй, как хочешь!
А чего стоит предложение Ежова Буденному не говорить с женой о подозрениях, павших на нее. Интересно, послушался ли его Семен Михайлович?
Как бы то ни было, тень артиста Алексеева, неоднократное упоминание его имени в определенном контексте, увы, говорят о том, что и второй брак Буденного был несчастливым. Видимо, к объективной невозможности сделать попытку вызволить Ольгу Стефановну примешивались мужские негативные чувства.
Думаю и почти уверена: если бы в конце сороковых, когда пошел второй тур посадок в тюрьмы кремлевских жен и создалась ситуация, при которой Мария Васильевна попала бы под колесо истории, Буденный бился бы за нее, как олень за важенку, ибо она уже была матерью его детей, верной женой, кровно прикипевшей к его сильному, тренированному, старому телу и без боя отдать ее на съедение государственной машине не позволил бы Буденному великий мужской инстинкт сохранения рода, способный преступить любую идейность, партийность и чувство долга.
Впрочем, это всего лишь желаемое предположение…
Бродила несколько десятилетий легенда: якобы пришли чекисты брать Буденного, то ли в конце тридцатых, то ли во время войны, то ли после нее. Хотели взять на даче. При жене и детях. А он выставил в окно пулемет и как шарахнет из него. Чекисты отступили. Буденный же бросился к телефону и позвонил Сталину: