воспользовался возможностью принизить попытки американцев осуществить
суборбитальный пилотируемый полет. «Мы не считаем такой полет интересным или даже космическим в подлинном смысле этого слова, – фыркнул он. Что же касается будущего советского космонавта, то все предположения о том, что он будет в таком полете всего лишь пассажиром, были с негодованием отметены: – У него будет много работы. Там будет панель управления. У него не будет времени на разговоры или игру в карты»[363]. Пока репортеры строчили заметки, а фотографы отщелкивали сотни снимков собак, никто не обращал ни малейшего внимания на шестерых молодых людей в форме, сидевших в первом ряду.
В США национальные средства массовой информации были в восторге не меньше, чем советские. Репортаж о событии начинался на первой полосе воскресной The New York Times 26 марта и занимал еще несколько колонок внутри – в нем было куда больше текста, чем в жалкой заметочке на 11-й полосе, которую газета посвятила американскому испытательному полету системы Mercury-Redstone, состоявшемуся накануне. Аналогично и нью-йоркская Daily News подняла по этому поводу куда больше шума, чем в субботу, когда она напечатала статью «Redstone попадает в точку». На этот раз заголовок, набранный заглавными буквами, просто кричал: «КРАСНЫЕ ВЫВЕЛИ НА ОРБИТУ И ВЕРНУЛИ НА ЗЕМЛЮ СОБАКУ. ГОТОВЬТЕСЬ К ПОЛЕТУ ЧЕЛОВЕКА»[364]. При этом газета со всей очевидностью имела в виду не американца. Вопрос, казалось, был решен, и теперь оставалось только дождаться, пока гонка будет выиграна и Советы отберут у американцев славу. Но за кулисами, куда никогда не проникали ни ТАСС, ни другие репортеры, все было не так однозначно, а вопрос, возможно, был решен не до конца.
17
Военно-промышленная комиссия
27 МАРТА 1961 ГОДА
ОКБ-1
Калининград, вблизи Москвы
Каманина все сильнее мучила бессонница. Иногда он всю ночь лежал в постели без сна, бесконечно перебирая в голове проблемы. Пока ТАСС и The New York Times превозносили недавний успешный полет Звездочки, суровый и уже немолодой ветеран войны и начальник космонавтов размышлял о случившихся во время этого полета отказах и перечислял их в своем тайном дневнике. Даже после второй генеральной репетиции вопросов оставалось слишком много.
Не прошло и суток после возвращения Ивана и Звездочки, а Каманин уже писал, что система осушения воздуха по-прежнему не в порядке и что нужны еще испытания. В нынешнем состоянии корабля, отмечал он, «нет уверенности в аппаратуре обеспечения жизнедеятельности космонавта в случае спуска корабля за счет естественного торможения» – спуска, который мог продлиться 10 суток. Иными словами, если бы единственный тормозной двигатель «Востока» отказал, космонавт в корабле, скорее всего, погиб бы. Ничего в этом плане не улучшилось[365].
Водные испытания аварийно-спасательного оборудования, обещанные несколько дней назад, до сих пор не были реализованы: укладка с оборудованием, записал Каманин, «пока негерметична и плохо остойчива; ее содержимое будет заливаться водой и радиопередатчики могут быстро выйти из строя». Здесь тоже ничего не улучшилось. Надеяться можно было лишь на то, что космонавту не придется садиться на воду, иначе ему грозила гибель.
Были и другие отказы, о которых Каманин даже не стал писать. ТАСС сделало акцент на том, что спускаемый аппарат приземлился точно в «заданном районе», но, по правде говоря, он перелетел заданный район на 660 км. Что еще хуже, по крайней мере если верить рассказу Бориса Чертока, записанному 50 с лишним лет спустя, две секции «Востока» снова не смогли полностью разделиться, хотя должны были сделать это через несколько секунд после прекращения работы тормозного двигателя. Они вошли в верхние слои атмосферы, по-прежнему соединенные кабелями, и разделились позже. Но ни одна из этих двух проблем – а обе они были, бесспорно, серьезными – даже не обсуждалась инженерами после второго полета Ивана. Через много лет Борис Черток вспоминал: «Ни я, ни все опрошенные мною в последние годы еще живые участники пусков тех исторических дней не могли вспомнить, почему столь серьезные замечания… не стали предметом доклада в государственной комиссии и даже обсуждения у Королева»[366]. Его изумление по поводу собственного поведения в то время живо ощущается и сегодня, десятилетия спустя.
Риски копились и накладывались один на другой, а время на их устранение, напротив, утекало. Но Сергей Королев продолжал гнать махину вперед к своей заветной цели – к полету человека в космос. В то время он работал по 15 часов в сутки, обычно без выходных, и даже поручил сделать для своего кабинета в ОКБ-1 ключ такой формы[367], которая позволяла быстро отыскивать его в кармане. Зачастую Королев и спал в этом кабинете, и довольствовался на завтрак сосиской, черным хлебом и чаем перед тем, как провести очередной день и полночи за письменным столом. За спиной у него тикали старинные напольные часы, а стоящий на столе телефон прямой связи с Хрущевым напоминал, в чьей благосклонности он нуждается, если хочет реализовать свои дерзкие мечты и планы. Кроме рабочего окружения, он теперь виделся, пожалуй, только с женой Ниной и даже пропустил свадьбу дочери Натальи в январе. Вообще, за ту весну она виделась с ним только раз, когда приехала без предупреждения в его московский дом. Они тогда погуляли час или два в саду – несколько редких и драгоценных мгновений, проведенных с отцом, которые она бережно хранила в памяти. «Я сразу же сказала ему, что очень его люблю… Мы поцеловались, и он крепко обнял меня»[368]. На ее взгляд, он выглядел очень уставшим.
Через пять дней после полета Ивана, 30 марта, в Москве состоялось еще одно заседание государственной комиссии по «Востоку». Заседание продолжалось два часа. Официально председательствовал на нем Константин Руднев – 49-летний руководитель оборонной промышленности, сменивший на посту главы комиссии маршала Неделина после того, как тот испарился вместе со своим креслом при взрыве ракеты в минувшем октябре. Но, как обычно, по-настоящему распоряжался там Королев. После того как он доложил о результатах предыдущих полетов – ничего не сказав о проблемах с разделением, но подчеркнув достигнутые успехи, – было проведено голосование по простому вопросу, который Каманин позже записал: «Кто за полет человека в космическом корабле?»[369]
«За» высказались все.
Это совещание кончилось в 18:00, а в 18:30 Королев уже был на заседании Военно-промышленной комиссии в Кремле – это был следующий уровень официальной цепочки принятия решений в советской иерархии. На этот раз председательствовал Дмитрий Устинов – заместитель председателя Совета Министров СССР и Герой Социалистического Труда (высшая гражданская награда страны, которой его наградил лично Сталин). Был там также Петр Ивашутин, бывший во время Великой Отечественной войны заместителем начальника советского Управления военной контрразведки СМЕРШ, а теперь заместитель председателя КГБ, – представительный мужчина слегка за 50 с мясистым лицом. Его присутствие в комнате показывало, какое большое значение руководители Коммунистической партии придавали этому проекту.
Королев представил свой вопрос – пилотируемый космический полет – с характерной для него смесью убедительных доводов, энергии, обмана и бесстыдной хитрости. Начал он именно с хитрости, учитывая, кто присутствовал на заседании, а именно пустил по кругу пару альбомов с фотографиями, снятыми с орбиты во время последних двух полетов Ивана. На фотографиях были прекрасно видны детали местности, особенно на снимке города Искендерун в Турции, где была «ясно» – по оценке Каманина, который тоже был на заседании, – видна авиабаза с «бетонной полосой аэродрома». Турция входила в блок НАТО. Военный потенциал «Востока» не нужно было дополнительно подчеркивать.
Покончив с этим, Королев вытащил подготовленный заранее документ с подробным отчетом о состоянии программы «Восток» и официальным обращением к Центральному комитету Коммунистической партии – фактически высшему органу управления СССР – с просьбой дать добро на первый полет человека в космос. Ни одна из проблем, не дававших Каманину спать по ночам, в отчете не упоминалась. В одном коротком предложении, к тому же в скобках, между делом называлась «система регенерации воздуха, 10-дневный запас пищи и воды и др.» корабля «Восток», но ни слова не было о том, что, если этой системе регенерации, а точнее осушителю воздуха, действительно пришлось бы работать 10 суток, то космонавт, скорее всего, был бы обречен. В другом месте документа уверенно заявлялось, что