уже не остановить, – Шломо имел в виду, конечно, Божью волю.
В ответ Арья только пожал плечами и презрительно усмехнулся.
– Арья, мы начинаем, – настойчиво повторил Шломо, присаживаясь рядом. Голос его звенел от восторга. – Еще немного и небесные ворота откроются, чтобы ответить на нашу надежду и веру… Разве ты не слышишь, как уже поют их петли?
– Вы погубите всех, – произнес Арья скучным голосом, словно ему приходилось сейчас разговаривать с пьяным. – Сколько вас? Десять? Тридцать? Сто? А знаешь, сколько человек в гарнизоне? А в Палестине?.. Думаешь, они будут с вами церемониться?
– Странно, что ты не понимаешь простых вещей, – сказал Шломо. – Сколько мне помнится, Моше тоже пришел к фараону только с одним братом.
– У Моше расцветал жезл в руке, и вода превращалась в кровь. Хочешь сравнить себя с Моше?
– Бог не спросит, сколько нас было. Но Он спросит, что ты сделал, чтобы исполнить Мою волю, – Шломо вдруг почувствовал всю ненужность этой беседы. И все-таки продолжал, словно надеялся, что Арья, в конце концов, изменит свою точку зрения:
– Бог не любит трусов, Арья. Тем более тех, кто делает вид, что не понимает того, что требует от нас Всемогущий… Разве ты об этом никогда не слышал?
– Легко же Ему требовать, – проворчал Арья.
– А нам легко исполнять то, что Он требует, – подхватил Шломо. – Разве это не Он все время ведет нас, шаг за шагом, туда, где мы сможем, наконец, своими собственными силами вершить последнюю историю, у которой больше не будет конца?.. Или это не Он торопит нас поскорее воспользоваться теми плодами, которые Он для нас приготовил?.. Ты только посмотри, Арья, как легли сегодня эти карты! Мы не могли мечтать об этом еще пять лет назад!.. Германская Империя расколола всю Европу, Палестина стоит на пороге создания еврейского государства, турки потеряли всякое представление о реальности, а Франция и Британия наращивают с каждым днем свои силы, в то время как Российская Империя слабеет и, кажется, готова развалиться после первого же удара… А знаешь, что все это значит, Арья? Это значит, что нас ждет война, – чудовищная война, в глубине которой Всемогущий явит, наконец, свою волю… Посмотри, все давно уже готово для ее начала, и нужен только один маленький камешек, чтобы рухнула вся эта каменная пирамида… Так отчего не нам быть этим камешком?
Арья, казалось, был больше занят своими ногтями, которые он чистил деревянной щепкой, чем теми геополитическими проблемами, о которых говорил его собеседник. Потом он перевел взгляд на Шломо, словно не слышал ничего из того, что тот говорил, и сказал:
– А ты подумал, что будет с Рахель? Что будет со всеми нами?.. Мне кажется, тебя это заботит меньше всего.
– Всемогущий не оставит своей заботой праведников своих, – ответил Шломо, машинально процитировав какой-то текст, чувствуя, вместе с тем, как неубедительно звучат сейчас его слова.
Лицо Арьи вдруг исказилось. Газета, которую он держал, полетела в сторону.
– Господи, Шломо! – он широко открыл глаза и, не мигая, посмотрел на Шломо, будто собирался испепелить его взглядом. – Иногда мне кажется, что ты живешь в каком-то выдуманном мире, который не имеет ничего общего с реальностью… Да ты хоть заметил, что она беременна, твоя Рахель?
– Что?– спросил Шломо, еще не понимая услышанного. – Что ты сказал?
– Я сказал, что сомневаюсь, что ты заметил, что твоя жена с некоторых пор находится в положении, – повторил Арья, понижая голос. – Ну, конечно, ты ничего не заметил! Тебе ведь было не до этого, верно?
– Это она тебе сказала?
– Совершенно не обязательно что-нибудь говорить, – ответил Арья. – Достаточно быть немного внимательней и думать не только о себе. В конце концов, это все-таки твоя жена, если я ни ошибаюсь.
Ветер зашелестел лежавшей на ступеньках газетой.
– Черт бы тебя подрал вместе с твоими нравоучениями, – сказал, наконец, Шломо. Потом он поднялся на одну ступеньку и протянул Арье руку, помогая ему подняться. – Пойдем.
– Куда? – спросил тот, поднимаясь вслед за Шломо.
Не отвечая, Шломо потащил его по галерее к комнате Рахель. Остановившись возле двери, постучал.
– Какого черта? – спросил вполголоса Арья.
Голос Рахель пригласил их заходить.
– А я как раз собиралась позвать вас на чай, – она поднялась им навстречу из-за заваленного бумагами и книгами стола и улыбнулась.
– Я бы хотел попросить тебя об одном одолжении, – сказал Шломо без всякого предисловия. – Это важно.
Он увидел вдруг, как она побледнела. Улыбка медленно сошла с ее лица. Потом она опустилась на край дивана.
– Я хочу, чтобы ты запомнила одну важную вещь, – сказал Шломо, по-прежнему держа в своей руке руку Арьи. – Если вдруг случится так, что меня не будет рядом, когда надо будет принимать какие-то важные решения, то ты должна будешь беспрекословно во всем слушаться этого знакомого тебе человека и делать так, как он говорит, даже если тебе это не будет нравиться.
– Шломо, – Арья попытался вырвать руку.
– Помолчи, – оборвал его Шломо. Потом посмотрел на Рахель и повторил. – Что бы ни случилось, ты должна слушаться только Арью и больше никого…Ты поняла?
– Да, – кивнула Рахель. – Я поняла.
– Тогда поклянись.
– Хорошо. Хорошо. Конечно. Если ты хочешь.
– Хочу, – сказал Шломо.
Той же ночью, когда безмолвие, наконец, упало на засыпающий Город, он спросил ее, почему она ничего не сказала ему про ребенка.
– Я думала, что тебе это не очень интересно, – ответила она негромко. – Столько дел, а тут еще ребенок.
Пожалуй, подумал Шломо, она сказала это так, будто ничего бы не изменилось, если бы она сказала что-нибудь прямо противоположное или не сказала вообще ничего.
– Понятно, – сказал он, чувствуя что-то такое, что можно было бы назвать обидой.
В темноте, как всегда, ее глаза мерцали загадочным лунным светом. Потом она повернулась на спину и произнесла – негромко и спокойно:
– Если с тобой что-нибудь случится, я умру.
Конечно, он отшутился тогда, сказав какую-то ерунду, но на самом деле ему вдруг на какое-то мгновение стало страшно, как будто после неудачных попыток Самаэль нашел, наконец, его слабое место и теперь радовался, готовясь нанести ему страшный удар.
«Лучше быть мертвым, чем женатым», – вспомнил он присказку, которую часто повторял Вольдемар Нооски, на что Авигдор Луц обыкновенно отвечал ему:
– Ну, это кому что нравиться.
Конечно, это был знак, этот ничего не подозревающий ребенок, знак с Небес, откуда же еще? Какие еще знаки нужны были тебе, маловер, которые бы подгоняли тебя, словно ленивую скотину, которая, похоже, понимала только брань, побои и свист бича?
И все же беспокойство и тревога были уже тут, рядом. Словно две тени, которые неотрывно скользили за тобой всю жизнь, – две тени, одну из которых звали Смерть, а другую – Сомнение.
Лежа в темноте, слушая легкое дыхание лежавшей рядом Рахель, он думал, что, к счастью, наперекор Самаэлю, он никогда не доверял одной и никогда не боялся другую.
Потом