Пик XV в Гималаях, названный в 1856 году в честь бывшего главного геодезиста Индии Джорджа Эвереста. Это название было дано вопреки возражениям самого Эвереста, отмечавшего, что оно будет труднопроизносимым для местных жителей[308]. В других частях света имена монархов, государственных деятелей и первооткрывателей рассеивались по картам и пространствам с бесцеремонной щедростью: озеро Виктория, Альбервиль, Мельбурн, Веллингтон, Родезия, Браззавиль, архипелаг Бисмарка, полоса Каприви – все это лишь немногие примеры из длинной череды таких случаев.
Но все-таки подобные названия отдельных географических объектов или населенных пунктов были менее произвольными и менее идеологизированными, нежели наименования обширных пространств или территорий. В связи с последними принято говорить о «метагеографии». Под этим выражением подразумеваются некие схематические представления о мировом пространственном порядке, которые каждый из нас держит в голове, обычно даже не отдавая себе в этом отчета[309]. Входя в число многообразных «ментальных карт» (mental maps), эти метагеографические схемы организуют порядок расположения континентов и других «регионов мира» на воображаемом глобусе. С тех пор как в начале XVI века один космограф присвоил собственное название, образованное от имени Америго, целой части света, авторитет профессиональных географов и картографов при наречении имен был непререкаем. В XIX веке наименования для целого ряда крупных географических единиц еще не устоялись. Об этом следует помнить, используя привычные сегодня названия, многие из которых возникли значительно позже и поэтому с точки зрения XIX века являются анахронизмами. Даже «Латинская Америка» не представляет собой однозначного исторического названия, хотя сегодня авторитет этого термина ставят под вопрос, пожалуй, только те, кто хотел бы подчеркнуть границу между испанским и португальским языковыми пространствами внутри этой территории. До сего дня не существует единого мнения о том, следует ли причислять к Латинской Америке Карибские острова (называемые также Вест-Индия), где говорят еще и на английском и французском (или креольском) языках. Ни Александр фон Гумбольдт, ни следовавшие по его стопам путешественники не были знакомы с этим выражением. «Америка» Гумбольдта лежала в так называемой полуночной, или тропической, части испанских территорий Нового Света. Соответственно, и остров Куба тоже принадлежал к ним. Современники Симона Боливара вели речь о «Южной Америке». Название «Латинская Америка» предложили впервые в 1861 году в ответ на «панлатинизм» сенсимонистов во Франции. Вскоре оно было подхвачено политиками. Как раз в это время Наполеон III предпринял попытку основания Французской империи в Южной Америке. Эта интервенция, как известно, не увенчалась успехом и позорно завершилась в 1867 году, когда Франция была вынуждена вывести свои войска из Мексики, а австрийский эрцгерцог Максимилиан, французский наместник на троне в Мехико, был расстрелян. С точки зрения французского императора, обозначение «латинская» для этой территории обладало особой привлекательностью, поскольку выражало стратегически значимую «родственную» связь между народами Франции и Америки, говорящими на романских языках[310].
При сравнении с «регионами мира», получившими свои названия сравнительно недавно, «Латинская Америка» оказывается все-таки относительно старой региональной концепцией. Собирательное понятие «Юго-Восточная Азия» возникло в Японии во время Первой мировой войны. Широкое распространение оно нашло позже, когда в разгар Второй мировой войны, в 1943 году появилась необходимость дать название зоне оперативных действий британского главнокомандующего в рамках Тихоокеанского театра военных действий. В результате лорд Маунтбеттен получил в командование Юго-Восточную Азию[311]. До тех пор на Западе не существовало собирательного названия для этого региона, по своему характеру исключительно гетерогенного как в топографическом, так и в культурном плане. Европейцы не вели речь обобщенно об «Ост-Индии». Они различали лишь континентальные территории Индокитая (которые сегодня занимают Бирма, Таиланд, Вьетнам, Камбоджа и Лаос) и так называемый Малазийский архипелаг. Всего несколько десятилетий назад среди населения Юго-Восточной Азии не существовало очевидных признаков общей идентичности. Первая всеобщая история этого региона появилась на свет не ранее 1955 года[312].
Похожая ситуация наблюдалась и дальше к северу: на картах раннего Нового времени центральные районы азиатского континента было принято называть «Тартария» (la Tartarie). Географические границы этой территории обозначались очень нечетко. Они охватывали регионы, которые сегодня принято называть Внутренней Азией или Центральной Азией, хотя эти термины до сих пор так и не обрели необходимой концептуальной четкости. Российские авторы предпочитали обозначать таким образом территории бывшего российского Туркестана, где преобладало мусульманское население. В то же время более широкая трактовка этого понятия может включать в себя Монголию, Тибет и современные монгольские области Китайской Народной Республики, то есть Внутреннюю Монголию. Показательно, что Тибет при этом нередко исключается из списка и в конечном итоге не входит в страны ни Центральной, ни Юго-Восточной Азии. Южная Сибирь и Маньчжурия, на которые в XVIII веке распространялось название «Тартария», бесследно исчезли из современного понятия «Центральная Азия». Спорными остаются попытки определения границ Центральной Азии по отношению к Восточной Азии и к Среднему Востоку. В качестве разрешения этой проблемы некоторые авторы предлагают альтернативные новые названия, как, например, «Центральная Евразия»[313].
Названия «Тартария» или «Центральная Азия» несут в себе представление о некоем мистическом и малодоступном для простых путешественников пространстве, находящемся в самом центре мира. Эта идея отразилась в концепции географической универсальной истории Хэлфорда Маккиндера. В своем знаменитом докладе «Географическая ось истории», опубликованном в 1904 году, Маккиндер отдал должное стратегическому значению Центрально-Азиатских территорий, назвав их сердцем (heart-land) евразийской геополитики великих держав[314]. Гораздо слабее были развиты географические отсылки в понятии «Восток» (Orient), его пространственные границы определялись на основе присутствовавших там культур. Речь шла о странах с арабскими, турецкими и иранскими мусульманами – о территориях, на которые на протяжении веков наслаивались многочисленные представления, фантазии и комментарии европейских авторов. Балканские области Османской империи тоже были частью этого «Востока». Относились ли к нему более далекие мусульманские местности, такие как империя Великих Моголов, Малайя или Ява, остается до сих пор неясным. Во второй половине XIX столетия к «народам Востока» нередко причисляли индусов и китайцев. Название «Восток» долгое время оставалось единственным собирательным понятием, которое было в распоряжении западных наблюдателей. Немецкое выражение «Ближний Восток» (Naher Osten) вошло в употребление в дипломатических кругах только в конце XIX века (в английском ему соответствовало выражение Near East, в русском – «Ближний Восток», во французском – Proche-Orient, но только после Первой мировой войны). Под «Ближним Востоком» при этом подразумевались территории Османской империи, включая и те области в Северной Африке (такие, например, как Египет и Алжир), которые к тому времени фактически ей уже не принадлежали. Выражение «Плодородный (или Благодатный) полумесяц», возникшее в 1916 году, стало излюбленным среди археологов и ассоциировалось с доисламским величием этого региона. «Средний Восток», в