моя связная дала, у неё мама сама печёт, – заверила его Надежда и прибавила: – А ты – мой брат, запомни. Тебя мать со мной отправила. Мы с Паньковки идём. Понял?
– Понял, – кивнул Виктор, глядя на неё серьёзными честными глазами. – Мать меня защищать тебя отправила, товарищ Фесенко?
– Ну разумеется, товарищ Третьякевич! – улыбнулась Надежда. – Мать знает, что делает. Только тебя, брата моего, зовут Григорием, а меня Оксаной. Запомнил?
– Так точно, Оксана. Мать знает, что делает.
Обоим понравилась идея называть командира Яковенко своей «матерью» из Паньковки. Светло-карие глаза Надежды сверкнули озорными искорками. Она была напряжённо серьёзна в последние дни, и повод улыбнуться – это как раз то, чего ей не хватало, чтобы подготовиться к зрелищу, которое неминуемо ожидало её впереди. Виктор это почувствовал и понял, что ему тоже нужно хорошенько выдохнуть перед тем, как увидеть фашистов на улицах Ворошиловграда.
Паньковский лес был невелик и в направлении Ворошиловграда скоро редел и переходил в лесостепь. На открытых участках Виктор и Надежда чувствовали себя неуютно. Звуки проезжей дороги далеко разносились по округе, и казалось, что моторы мотоциклов тарахтят совсем близко. Разведчики продвигались вперёд, всё ближе к дороге, и моторы были слышны всё громче. Вот опять начался перелесок. Оробевшие молодые деревца стояли, мелко подрагивая листвой. Всё живое оцепенело от ужаса и горя, вступившего на родную землю беспощадной пятой врага. И рёв фашистских мотоциклов отдавался в сердце яростью.
– Их там целая колонна! – сквозь зубы процедил Виктор.
– Пойдём вдоль дороги перелеском, пока они не проедут, – хмуро отозвалась Надежда.
Даже птицы на деревьях молчали. И за это их молчание Виктор чувствовал неизъяснимый стыд. Не важно, что ему ещё не было восемнадцати. Ведь есть у человека ответственность перед землёй, на которой он живёт, перед всем живым вокруг, есть долг защищать, не давать в обиду завоевателям, хищникам в человеческом обличье.
Это что-то такое исконное и естественное, что о нём и говорить бывает неловко, и язык не всегда поворачивается. Ведь любовь сильна не словами, а делами. И вот пели, пели красивые гордые песни о Родине, а теперь тарахтят на дороге вражеские мотоциклы и нужно хорониться в перелеске и ждать, пока они проедут. Даже дорогу перейти на своей родной земле ты уже не волен!
Виктор взглянул в лицо Надежды и по её плотно сжатым губам и тяжёлому взгляду понял, что у неё те же самые мысли и чувства, что и у него. Наконец рёв мотоциклов стал удаляться. Воцарилась тишина.
Когда Надежда и Виктор переходили дорогу, вокруг не было видно ни машин, ни людей. Дальше шагали быстро, не останавливаясь и не тратя время на разговоры. До Ворошиловграда добрались за полдень, в самую жару.
Нещадно палило степное солнце. И так же нещадно изливалась на головы горожан вражеская ложь из громкоговорителей. Хорошо поставленный мужской голос с лёгким акцентом с пафосом вещал по-русски о новых победах «Великой Германии», о неизбежном скором падении Москвы и «освобождении России от жидо-большевистского гнёта», о «новом порядке», который несёт «свободу личному предпринимательству». Громкоговорители наполняли воздух трескучей геббельсовской пропагандой едва ли не на каждой улице, и некуда было убежать от навязчивого потока слов. Чем дальше, тем сильнее создавалось ощущение, будто в твой мозг заколачивают гвозди – так нагло, так откровенно делалась ставка на человеческую глупость, подлость и жадность. «Победоносная армия великого фюрера явилась, чтобы освободить крестьян от рабства в большевистских колхозах. Теперь у каждого есть возможность честно трудиться на фюрера!» – трещало вездесущее взбесившееся радио. Виктору казалось, что голова у него сейчас расколется, как скорлупа ореха.
– Смотри! – легонько толкнула его в бок Надежда.
Он обернулся и увидел, как несколько немецких солдат, окружив со всех сторон и грубо подталкивая прикладами, гонят куда-то пятерых перепуганных подростков лет двенадцати. Обменявшись с Надеждой мрачным взглядом, Виктор отвернулся и скрипнул зубами. Это была обратная сторона того самого «нового порядка», который так громогласно обещало радио.
Прохожие косились на несчастных ребятишек, окружённых вооруженными фашистами, с ужасом и жалостью.
– Вояки! Нашли себе под силу! – бросил кто-то.
– За что хлопчиков поймали? Что им теперь будет? – спрашивала какая-то женщина, но никто не мог ей ответить.
Так случилось, что на обратном пути на окраине города Надежда и Виктор узнали продолжение этой истории. До слуха их долетел разговор двух прохожих:
– В Стахановском городке у трамвайного парка, говорят, пятерых хлопцев расстреляли. Говорят, партизаны.
– Да какие партизаны? То дети. Наши вчера уходили, спешили, ящик с патронами потеряли, оставили где-то прямо на улице, а они нашли. Немцы нагрянули, увидели – церемониться не стали. Это чтобы люди их боялись.
– Их и так боятся.
– Бойся не бойся, а жить теперь при них придётся. А Москву-то верно ли, что взяли, считай? Или врут?
– Да врут, наверно. Нет ещё! Хотя… Кто его знает?
– То-то и оно.
Надежда и Виктор уже выбрались из города, а тошнотворное ощущение не проходило. Их обоих мутило, хотелось пить.
– Как будто яда в уши накачали, сволочи! – пробормотал Виктор.
– И эта отрава действует! – гневно сверкнув глазами, воскликнула Надежда. – Ты же слышал! Людям необходима правда, а то они с ума сойдут в два счёта. Вот тут и понадобится наша работа. Без неё никак нельзя!
Виктор прекрасно понимал, о чём говорит Надежда. И ему не терпелось немедленно приступить к делу. С такими мыслями спешили они назад в Паньковский лес.
– Что ж, молодцы! Задание выполнили! – похвалил разведчиков Яковенко. – Теперь главная наша задача ясна. Немедленно приступаем к выпуску листовок. В следующий раз в город пойдёте уже не с пустыми руками.
Рассказ Надежды с дополнениями Виктора произвёл на членов группы сильное впечатление. Правда, признаваться в этом не всем хотелось. Морозов, энергичный боец лет тридцати, рабочий паровозостроительного завода, протянул негромко, как бы рассуждая вслух:
– Ну, это и так ясно было с самого начала, какая наша главная задача. Будто бы мы не знали, что фрицы своей пропагандой мозг народу затуманить стараются! Так они во всех захваченных городах действуют, тут секрета не было. На то мы и бумагой запаслись! Да жаль, работы было много, всего не успели! Эх, надо было радиоточки уличные по городу поснимать, чтоб брехунам фашистским не достались!
– Ясно-то ясно, да только прежде у меня на них такой злобы не было, как теперь! – сдвинув кустистые брови, возразил Хмаренко, несколько лет проработавший наборщиком в типографии газеты «Ворошиловградская правда». – Ты подумай! Освободители «от рабства в большевистских колхозах» для «честной работы на фюрера»! Это же надо такое выдумать! Выродки фашистские! И