понимал, что за дело.
Виктор сознавал, что пора уже учиться работать по-другому. Но это давалось ему нелегко. В итоге он был так занят, что, живя в Мишиной ворошиловградской квартире, где стояло его любимое пианино, садился за клавиши хорошо если раз в неделю.
Времени на музыку у него не оставалось. И это была такая жертва, что он и сам не осознавал по-настоящему всю её глубину. Но сейчас шла война, время, когда естественно отдать всё, что имеешь, ради общего дела – победы. И жизнь, и сердце, и всё, что любишь. Виктор ощущал это особенно остро после своего путешествия в Куйбышев.
Главным сейчас было то, что немцев погнали от Москвы. Почти каждый день приходили обнадёживающие вести с фронта. Столица выстояла, и теперь, пусть не так быстро, как хотелось бы, наши освобождали подступы к Москве. И за каждую деревню, за каждую высоту, за каждую пядь земли лилась кровь.
В конце января Виктор прочёл в газете «Правда» заметку о девушке-партизанке, схваченной немцами два месяца назад в деревне Петрищево под Москвой и повешенной ими на следующий день. Девушка выдержала пытки и издевательства фашистов, не выдав своих товарищей. Она назвалась именем Таня и не дала больше никаких сведений, а перед смертью призывала жителей деревни, насильно согнанных смотреть на её казнь, бить фашистов без страха и верить в нашу победу. Мёртвое тело девушки провисело на виселице весь декабрь. В Новый год пьяные немцы изуродовали труп так, что самим стало страшно, и на другой день они сняли его и похоронили, вырыв яму в снегу. После освобождения деревни местные жители рассказали о девушке. Слух о ней дошёл до корреспондента «Правды» Петра Лидова, и тот приехал в Петрищево, чтобы узнать обо всём на месте. Так появилась заметка в газете. Называлась заметка «Таня».
Виктор принёс домой газету с заметкой и положил её среди своих самых любимых книг, рядом с «Кобзарём» Шевченко. Он перечитывал заметку несколько раз. В истории о подвиге Тани содержалась подсказка, её пример звал найти себе дело в рядах партизан, разведчиков, диверсантов, постараться помешать врагу занять Донбасс, а может быть, готовиться к борьбе с нацистами в условиях подполья, готовиться сейчас, пока ещё не поздно.
Мысль об оккупации всё больше овладевала им, не давая покоя. Ведь осенью, когда угроза нависла так реально, брат Миша отослал его от себя, заговорив зубы баснями о Коваленко и Ростсельмаше, чтобы самому при необходимости работать в подполье. Сейчас старший брат, с головой заваленный делами, приходил домой к полуночи, а то и вовсе оставался ночевать у себя в рабочем кабинете. Виктор почти не видел его. Но даже из случайно оброненных Мишей фраз становилось ясно, что угроза оккупации не миновала, а лишь отодвинулась во времени. Важнее всего сейчас было отбросить врага от Москвы и остановить его продвижение на восток.
Эти задачи требовали огромных сил. Сколько времени наши смогут удерживать Донбасс, если немцы снова ударят по нему? Можно было сколько угодно гнать от себя этот вопрос, но он вставал снова и снова. И вызывал у Виктора то же чувство, что мучило его перед войной, неизбежность которой была так очевидна, несмотря на строгий запрет говорить о ней вслух.
Партизанская школа
Ещё тогда, в 1940 году, Виктор пошёл на курсы немецкого языка. Это было в Краснодоне, и по меркам рабочего посёлка, совсем недавно получившего статус города, он мог гордиться своим немецким. Здесь, в Ворошиловграде, Виктор не преминул воспользоваться возможностью углубить свои знания. На курсах немецкого языка, организованных при райкоме комсомола, он и узнал о партизанской школе. Это была секретная информация, и она не предназначалась для посторонних ушей. То, что Виктор в итоге оказался в числе учащихся, говорило об оказанном ему доверии и ко многому обязывало.
Учёба в этой школе сама по себе была военной тайной, и каждый курсант уже проходил свой первый экзамен, строго храня её от друзей, одноклассников и родных. Виктору при его сдержанной натуре это не составляло труда. Правда, прежде у него не было ни одного секрета, которым он не мог бы поделиться с матерью, по опыту зная, что может доверять ей как самому себе. Теперь же ему приходилось обманывать её.
А однажды, уже в апреле, Виктор встретил в Ворошиловграде Васю Левашова вместе с его двоюродным братом Серёжей. На вопросы Васи, как он поживает и чем занимается, Виктор и пошутил, и поговорил немного о своей комсомольской работе в новой школе, но по ответной заговорщической улыбке Васи, очевидно, зеркально отражавшей его собственную, догадался, что эти хлопцы тоже не лыком шиты. Впечатление было такое, что и братья Левашовы, и он сам взаимно догадываются о том, о чём молчат, и это поднимало их в глазах друг друга. Они даже вместе прошлись немного по городу, но никто из них так и не проговорился. И когда стали прощаться, то могли бы поздравить друг друга с пройденным экзаменом.
– Удачи вам, хлопцы! – напутствовал Виктор. – Ты, Вася, передай привет нашим, шанхайским!
– Обязательно передам! – заверил его тот, и вдруг прибавил уверенно: – Я думаю, Витя, мы ещё встретимся. И очень скоро!
Виктор запомнил эти слова. Друг как бы дал понять, что Виктор сможет на него положиться, когда придёт то самое время, о котором они не смели говорить вслух.
Даже думать об оккупации было невыносимо горько. Виктор уже успел наслушаться, что творят нацисты в захваченных ими советских городах. В том самом вагоне, в котором он ехал вместе с ранеными, до него долетели обрывки рассказов о массовых убийствах людей в Киеве, учинённых в конце сентября. Там убивали наших военнопленных и коммунистов, а еврейское население – всех поголовно, включая грудных детей. И так же поступали фашисты в других городах. То же самое рассказывали о Минске и Витебске. Страшно представить, что эта беда придёт в Ворошиловград и в Краснодон. И ведь Виктору ещё до войны снились кошмары, в которых знакомые с детства улицы наполнялись агрессивной чужеземной речью и вражеские солдаты нагло врывались к людям в хаты.
Ужас переплавлялся в ненависть, как только он представлял это наяву, и только одно страстное желание жгло сердце: дать отпор фашистской нечисти, вредить ей всеми средствами, уничтожать её как заразу, отравляющую землю уже одним своим присутствием. За то, что они уже успели сделать, нет и не может быть им прощения! А значит, месть им – дело чести каждого порядочного человека.
Вот почему Виктор так