два вершка, а уж и в партизаны…
– Мне, между прочим, восемнадцать исполнится через два месяца, – сообщил Виктор.
– Вот тогда и поговорим! – попытался было поиграть в неумолимость Яковенко, сдвигая густые чёрные брови.
Но на Виктора его игра впечатления не произвела:
– А я вам и сейчас уже могу сгодиться для дела. Я немецкий язык знаю. И холодной воды не боюсь. И плавать могу глубоко под водой, и не дышать долго. Я очень хорошо плаваю и ныряю. И стреляю метко. И…
– Нет, ну ты гляди какой! – произнёс Яковенко то ли укоризненно, то ли уже с невольным восхищением.
– Конечно, вы можете сослаться на то, что мне ещё нет восемнадцати, или на моего брата и отказать мне, – заметил Виктор. – Но имейте в виду, товарищ Яковенко, что решение обкома комсомола о том, что я остаюсь в оккупации для подпольной работы, уже принято. Работать я, так или иначе, буду. Мне только хотелось бы принести как можно больше пользы…
– Ну, раз решение обкома, тогда конечно! – сдался наконец Яковенко, не в силах больше сдерживать улыбку, которая на миг ярко озарила его лицо. – С этого и начинать надо было. Добре, хлопче, добре. Будешь у меня связным. А с братом твоим вопрос мы как-нибудь уладим, коли уж на то пошло.
– Спасибо, товарищ Яковенко! – горячо поблагодарил Виктор.
Однако он не питал ни малейших иллюзий относительно предстоящего объяснения со старшим братом. Обещанное покровительство товарища Яковенко было слабой помощью в таком деле. Больше всего Виктор опасался, что Михаил в ответ на его самоуправство вовсе перестанет с ним разговаривать. Никогда ещё между ними не возникало подобного конфликта. Виктор привык брать пример со старшего брата и во всём его слушаться, а теперь ему впервые пришлось выбирать одно из двух. И выбрав первое, он как будто бросал Михаилу вызов, хотя, с другой стороны, тот не мог не понимать, что именно такой выбор – лучшее свидетельство братской любви. И всё-таки на душе у Виктора было тяжело.
Разговор состоялся после нескольких дней напряжённого молчания. Виктору уже приходил на ум шуточный совет Яковенко. В самом деле, когда чувствуешь себя виновником душевных терзаний дорогого тебе человека – тут и за хворостиной для себя побежишь.
– Ну что, у командира под крылышком пригрелся, значит? – то ли мрачно, то ли насмешливо спросил Михаил, встречая брата в прихожей поздним вечером.
С того дня, как Виктор был зачислен в партизанский отряд и начал принимать активное участие в приготовлениях и сборах всего необходимого, он стал возвращаться домой поздно, порой позже старшего брата.
Обрадованный уже тем, что Михаил заговорил с ним первый, Виктор ответил с обезоруживающей искренностью:
– Мне, Миша, самому неловко! Правда. Не знаю, чем уж я так Ивану Михайловичу приглянулся. Может, это из-за музыки? Вчера мне ещё поработать дали наравне со взрослыми, ящики потаскать. Я случайно проговорился, что играю на мандолине, честное слово, Миша, без всякой задней мысли, ты же меня знаешь! И вот Яковенко мне велел с мандолиной в другой раз приходить, то есть сегодня. Представь, я почти целый день играл вместо работы, чтобы другим работать было веселей. Мне совестно, а товарищи, наоборот, нахваливают. Говорят, так дело спорится быстрее и без лишней суеты. И товарищ Яковенко доволен. Моя мандолина сегодня в горкоме партии ночует. А завтра нам с ней снова товарищей подбадривать. Товарищ Яковенко считает, что так от меня больше пользы будет. А ты, Миша, как думаешь, правильно это?
Старший брат усмехнулся:
– Вот не знал бы тебя так хорошо, непременно бы сказал: «Ну и пройдоха же ты, Витька!» – И прибавил вдруг совсем тихо: – Да только я-то тебя и в самом деле знаю. А товарищ Яковенко редкой души человек, и на хороших людей у него чутьё.
Эти слова брата были равносильны дружески протянутой руке.
– Ну что же, давай подумаем вместе, как матери признаваться будем, – предложил Михаил и вправду положил руку на плечо брата.
Они сидели на кухне в темноте, не зажигая света, потому что боялись привлечь внимание родителей. Мать и отец спали, но ведь могли проснуться в любую минуту и поинтересоваться, о чём это шепчутся их сыновья в столь поздний час. Июльская ночь была душной, сон в таком мареве становился зыбким и беспокойным. Виктор замечал это даже по себе, что уж говорить о матери!
Она ведь так толком и не привыкла к городу, как будто оставила часть души в своей шанхайской хате. Михаил насилу уговорил родителей переехать на время в Ворошиловград, пока Маруся с Лелей в Узбекистане. Особенно разволновалась мать почему-то из-за белой акации, посаженной младшим сыном возле хаты. Однако желание быть рядом с ним пересилило все её суеверные страхи и сомнения, а Виктор на переезд к брату согласился. Теперь Михаилу впору было пожалеть о своей настойчивости.
Братьев бросало в холодный пот от мысли, что мать встанет попить водички и случайно услышит то, о чём они ещё не готовы ей сказать. За отца ни Виктор, ни Михаил так не переживали. Он должен был понять их и поддержать. На этот счёт у них не было сомнений.
– Может, и не надо пока вовсе ничего маме рассказывать? – предложил Виктор. – Зачем ей мучиться заранее? Я ей уж лучше в самый последний день признаюсь. Или накануне.
– Пожалуй, – согласился Михаил, помолчав. – Подождём ещё.
– А потом я скажу, мол, это меня обком комсомола направляет. Тем более что это почти правда, – смущённо продолжал Виктор. – Ведь меня обком действительно с подпольным заданием оставляет, а про отряд Яковенко это уже частности…
– И тебе не стыдно? – возмутился Михаил. – Зачем ты это матери-то плести собрался? Ей-то не всё равно? Она одно только и поймёт, что ты рискуешь, и за тебя бояться будет так же, как за меня. Что за нужда тебе себя в её глазах выгораживать?
– Да стыдно, Миша! То-то и оно! Ведь разве не больно ей было бы узнать, что я в отряд сам напросился, да ещё и через командира!
– Об этом раньше бы тебе подумать стоило! – не удержался от упрёка старший брат, но тут же пожалел о своих словах, уловив в темноте, как Виктор вздрогнул, словно от удара.
– Да что уж теперь? – поспешил прибавить Михаил со вздохом. – Знаю, мать ты любишь. И это хорошо. В любви, брат, сила. Её вынести надо. Любить, а душою не кривить! Понимаешь?
– Понимаю, Миша, – тихо отозвался Виктор. – Ты прав. Я её ни в чём не буду обманывать.
– Правильно! – поддержал Михаил. – А пока