Читать интересную книгу Стрекоза - Татьяна Герден

сейчас, признаться, я сильно раскаиваюсь в своем импульсивном вторжении. Ах, как я рад, что вы так адекватно сейчас об этом говорите, – выдохнул доктор совсем как тогда, когда они были просто приятелями, а не доктором и пациентом, и без устали с удовольствием рассматривали револьверную коллекцию Штейнгауза. – Теперь я совершенно за вас спокоен. Я ведь тоже должен вам признаться, что не на шутку за вас испугался, – повторился доктор. – Голоса, знаете ли, всякие, цитаты – это все может быть плодом вашего воображения, от одиночества, от усталости, тут еще полбеды, но, к сожалению, это может быть и симптомом очень неприятного, знаете ли, состояния.

– Да-да, я все понимаю, я потому к вам и пришел, что сам испугался, а теперь поутру вижу, как глупо, должно быть, выглядел в ваших глазах.

– Да уж, было чему напугаться, но я думаю, что это все из разряда защитной реакции. Вы ведь, наверное, подсознательно испытываете чувство вины за что-либо, возможно, когда-то не так супруге вашей что-то ответили или невзначай обидели, а потом забыли, но при трагических, скажем, обстоятельствах наш мозг – штука, знаете ли, хитрая и до конца неизведанная – ни с того ни с сего об обидах прошлых нет-нет да и напомнит, причем в самый, казалось бы, неподходящий момент. А в какой форме напоминание это поступит, мы предугадать не можем, понимаете? – Фантомов кашлянул и отхлебнул остывающий чай. – Вот со мной был, к примеру, такой случай. Я учился тогда на втором курсе Медицинской академии. Хорошо, надо вам сказать, учился, за книгами просиживал долгие одинокие вечера, термины заучивал латинские, теории всякие и взял в привычку вслух себе под нос читать – так и запоминалось лучше, и к тому же помогало от одиночества. – Доктор сделал паузу, подвигал чуть ложкой по блюдцу, словно пытаясь получше вспомнить обстановку своей студенческой комнаты. Повертев ложкой в разные стороны, он продолжал: – Ну так вот, зубрил я себе тексты разные вслух, когда дома, когда в пустых аудиториях, и так мне легче училось. Перед самым событием странной природы, о котором я хочу рассказать, случилось так, что повторял я вслух латынь – цитаты из трактатов Вергилия, Лукреция, крылатые выражения, в которых разные грамматические правила прослеживались и таким образом лучше понимались, стихи известных поэтов. После декламации «Ехеgi monumentum»[11], знаменитой оды Горация, я повторял любимые пословицы и особенно одну из них, которая мне больше всего нравилась: «Feci quod potui faciant meliora potentes» – «Я сделал все, что мог, пусть другие сделают лучше меня». Звучит напыщенно, конечно, но в молодые годы эта завуалированная под скромность помпезность не кажется навязчивой. – Доктор опять сделал паузу и немного заерзал на кресле. – Голубчик, а вы не будете против, если я закурю для полного, так сказать, счастья? – спросил он Витольда.

– Конечно, конечно, курите себе на здоровье, – замахал руками Витольд и подивился дурацкому смыслу сказанного. Доктор вынул из кармана пиджака трубку и, пока Витольд ходил на кухню за спичками, приоткрыл окно. Через минуту Фантомов с удовольствием запыхтел трубкой, став похожим на знаменитого сыщика из рассказов Конан Дойля.

– Так вот, повторял я любимые фразы как попугай и выучил их довольно неплохо, потому и экзамен выдержал исключительно успешно. А через день после экзамена – это уж как у студентов всех времен и народов водится – пригласили меня сокурсники, что поживей, на студенческую пирушку с шампанским, закуской, играми в фанты и прочей молодежной дребеденью. А надо сказать, что в то время в моде были спиритические сеансы. Ну когда садились по кругу, на листе бумаги круг с алфавитом чертили, потом с цифрами тоже, и вызывали психические, так сказать, эманации, разных знаменитых людей. Особенно этим увлекались впечатлительные молодые девицы, а кавалерам их, по секрету скажу, только того и надо было, чтоб свет скорей потушили и в полумраке можно было кого из тех, что попригожей, за ножку там ущипнуть или, пардон, за какое другое удобное место. Короче, дурачились мы, как могли. – Фантомов слегка наклонил голову набок и подхихикнул. Но тут же опять сделал серьезное лицо и пыхнул трубкой, внимательно всматриваясь в тайники своей памяти.

Витольд нервно сглотнул. Как-то совсем не хотелось слушать про такие сеансы – ведь только вроде избавился от давешнего наваждения. Но Фантомов мирно пыхтел трубкой и продолжал свой рассказ:

– Так вот, когда девица, ведущая сеанс, визгливо спросила, кого стоит пригласить с того, так сказать, света, я спьяну возьми и брякни: «Горация». И соседка моя, которой я ножку под столом в это время легонько ущипнул, тоже поддакнула, хихикая: «Горация, Горация!» «Ну, – сказала ведущая, – Горация, так Горация!» И начала его вызывать. Через некоторое время блюдце под нашими руками задвигалось, как полагается, и все, конечно, думали, что она сама его двигает. Мы же были, несмотря на несусветную глупость, все-таки студентами естественных, а не неестественных наук и в чудеса не верили. Тем более вино, молодость, наличие дам приятной наружности вокруг – какой тут серьез!

«А вопрос какой ему задать?» – не унималась ведущая. И тут меня как лукавый попутал: «А пусть он сам свою оду нам продиктует, тогда и узнаем, он сам ее написал или украл ли у кого», – слышу я свой собственный наглый голос, а сам думаю: «И что такое говорю?» А ведущая, недолго думая, этот вопрос тут же произнесла вслух, обращаясь к Горацию. И надо же, блюдце как-то глухо стукнулось об стол, по бумаге резво задвигалось туда-сюда, в разные стороны, заметалось по кругу, ну словно кто буквы нужные нервно подыскивал. Полная неразбериха. Девица, что рядом с ведущей сидела, принялась аккуратно все эти буквы записывать и вслух читать «у-ч-у-п-ш» да «ъ-щ-т-г-ъ» и так далее, чушь какая-то. Ну тут мы все со смеху-то и покатились от тех слов, что нам наш друг Гораций пытался сказать. Короче, славно повеселились, животы чуть не надорвали. Потом сеанс закончили, стол отодвинули, патефон завели, танцы всякие начались.

Ваш покорный слуга от девицы, которой ножку романтично щипал, получил отставку, с другим ушла, ну и от нечего делать у стола сел, на танцующие пары тоскливо смотреть и вино с горя попивать. Наклюкиваться то бишь. И тут мой взгляд на бумажку под столом упал. Поднял я ее и ничего не понял, шампанское в голове зашумело, потом догадался – а, так это ж нашего «потустороннего» гостя запись была. «У-ч-у-п-ш», «ъ-щ-т-г-ъ» – узнал я каракули добросовестной помощницы, которая все буквы, куда блюдце скакало, трудолюбиво занесла. Сунул я автоматически эту