Читать интересную книгу Стрекоза - Татьяна Герден

народ я не дам. Понял?

Отпустил руку. Севка промолчал, потер побелевшее запястье, зыркнул на Студебекера из-под всклокоченных волос, ничего не сказал, пиджак со стула сорвал, к дверям прошел. Остановился. Вернулся в комнату, подошел к Пете Травкину, на ухо шепнул ему что-то, по плечу хлопнул по-дружески, но скупо, без улыбки, на Студебекера прищурился. Доволен, мол, штандартенфюрер? Так ничего и не сказав Жорке, ушел.

«Пропал пацан, как есть пропал», – горько подумал Студебекер, вернулся в кухню, налил себе портвейна, глотнул и вернулся в общество. И че теперь с ним делать?

Но хуже всего себя чувствовал, конечно, Григорий. Ведь он знал, что этим кончится. Слава о Лизке ходила дурная. Что с приветом она, что на мужиков шибко падкая и, если вовремя ее не остановить, загубить может. Сначала он не верил в эти мужицкие байки, но после того, как один из крановщиков неожиданно из-за нее ушел из семьи, а потом как-то странно из кабины вывалился прямо в разгар смены у всех на глазах, и комиссия, что приезжала из района расследовать смерть на производстве, так ничего и не смогла объяснить, – вот тогда Теплев призадумался.

Призадумался и сам остановился, потому что Лиза и на него успела чары навести, только чудом от нее отделался – так, пару раз к ней заскочил, но понял, что странная она, на других не похожа – пить не пьет, конфет не ест, только смотрит пристально, словно дыру в тебе выжигает, и все больше укусить норовит, а не поцеловать, и все чтоб как ей нравится любит, а не как само собой выходит. Будоражит, конечно, сильно, но не по нему такие отношения, что он – зверь? Ему с женщиной поговорить приятно, побазарить, и чтоб строгая, но с юмором была, и чтоб кино любила, и в парке погулять, и чтоб при ней он чувствовал себя человеком. В общем, такая, как Серафима Федоровна.

Но поздно, поздно спохватился Григорий – вон на мальце уже лица нет, как тень ходит, и та все сидит, ведьма доморощенная, молчком, тишком, только зыркает по сторонам, ни с кем из баб дружбу не водит, зараза! А ведь просто хотел Теплев, чтобы Севка побольше отсутствовал и чтобы Серафима про племянника дражайшего хоть иногда забывала и с него, с Григория, взамен Севки пылинки сдувала. Потому ничего не сказал, когда понял, что Лизка жало свое в Севку уже вонзила – дураком прикинулся. Думал – так, повозятся, одно-другое, и сбежит от нее Севка, как от других сбегал, он же как колобок: я от бабушки ушел, я от дедушки ушел. А тут, получается, на лису напоролся – осечка вышла, не сбежал и, что хуже всего, похоже, сбегать не собирается. Или не может?

А тут пришел Григорий домой, а Серафима в слезах к нему кинулась, рассказывай, говорит, что знаешь. И откуда только догадалась, что он в этом замешан?

– Сима, ты того, не убивайся так, – стал он неуклюже ее успокаивать. – Разберемся. Ну слово даю, поговорю с ним. Дома он?

Серафима головой мотнула:

– Нету, не приходил. Как с утра ушел, так и не возвращался пока, шагов по коридору не слышала.

– А ну идем проверим, – скомандовал Теплев, хотя проверять не хотел. Просто видеть, как Серафима плачет, больше не мог и, чтобы ее отвлечь, решил перевести эмоции в действия. – Пошли.

Ручку бывшей антиповской комнаты дернули – нет, закрыто. Постучали. Теплев гаркнул для порядка:

– Всеволод, открой, коли дома, разговор есть.

Тишина. Еще постучали. Нет, молчок. Никого. Вернулись к себе.

Серафима слезы утерла, стала на стол собирать. Григорий посидел-посидел и тут решил ключ подобрать, чтобы, значит, проверку по полному предписанию закончить. Поискал в связке ключей на комоде, какой мог подойти, один, другой в руках повертел.

– Подожди чуть, без меня не садись, сейчас приду, – сказал он Серафиме.

Из трех ключей один все-таки подошел, особенно после того как Григорий его бороздку немного пригнул вовнутрь, как на антиповском замке могло быть. Тихо открыл дверь, вошел в комнату. «Еще сумерки только, а у него темень какая, – подумал. – Ясно, шторами окно завешено». Прошел к окну, отдернул штору в сторону, повернулся – обомлел. Так вот же он, Севка-то, лежит на диване своем, голову запрокинул, спит. Ну дела, крепко спит как!

Подошел к нему, глянул: «Ах ты мать честная, что это у него на шее-то? – наклонился Григорий поближе, чтобы рассмотреть, подивился: – Да это ж синяк, ага, черный почти, у ключицы, у ямки посередине, может, и еще есть, только ворот рубахи наполовину открыт, и дальше не видно. Так вот почему – лето на дворе, а он в шарфы кутается, и на сменах ворот под самое горло застегивает! Вот ведь шельма проклятая, как пацана искусала, как пиявка, – подумал Григорий. – И как он терпит только, больно же, наверное. Заколдовала, что ли, его подлая баба?»

Решил не будить Севку Григорий, тихо к дверям пошел, не хотел, чтоб стало понятно, что он ключ подобрал и без спросу пожаловал, как вор какой. Тихо вышел, дверь за собой притворил.

Вернулся. Сел за стол, взял ложку, а у самого на душе гадко-прегадко, и вина, как свинцом расплавленным, грудь наливает.

Серафима к нему:

– Ну что?

Супу отхлебнул, мякиш в рот запихал.

– Нет, – промычал, – не подходят ключи, когда сам придет, разберемся.

Не хватило духу ей про увиденное рассказать.

VI

Паша Колесник скучал по Людвике неимоверно. Когда она уехала, ему показалось, что мир стал черно-белым и даже серым. Вокруг него ходили – нет, не ходили, а скучно перемещались – серые люди, нерадостно смотрели им вслед серые улицы, и даже листья на деревьях и вода в речке приняли землисто-серый оттенок.

На каникулах, перед выездом в конце лета на полевые сборы, они с братом жили опять дома, а не в училище. Родители уехали на море, в город Ильичевск, и в доме было тоже серо и пустынно. Паша скучал, часами валялся в постели, никуда не ходил. Пока адрес ее ленинградский не получил, чуть не умер от тревоги – где она, что с ней? Потом открытки писал чуть не каждый день, а почтовый ящик стал для него чем-то вроде самого близкого, но коварного друга, который обещает-обещает что-то важное, но, когда до дела доходит, ничего не выполняет. Самым главным событием дня стали походы на почту – марки и конверты купить, а когда увидел в книжном карты городов СССР, он тут же купил карту