пожал плечами:
— И я тоже мог ошибиться... Асфальт мокрый был. Ждали, пока высохнет...
— Ах ты миленький мой, — сказал Авдеенко. — Ошибочку, значит, допустил?
Зубков не ответил.
— Между прочим, я его тоже подписал, — сказал Авдеенко. — А я лично филькины грамоты не подписываю. Раз подписал, значит, так оно и было.
Зубков посмотрел на него.
— Хорош! — сказал он.
— Уж какой есть, — сказал Авдеенко. — Как ты говоришь? Факты нужны? Вот и давай, Зубков, исходить из фактов. Ты, я, сам Терехин подписали, что самосвал заехал на встречную полосу. Какие же теперь могут быть сомнения?
— А если б я не ткнул тебя в этот протокол? — спросил Зубков. — Сам бы ведь не заметил?
— Большое спасибо, что ткнул, — сказал Авдеенко. — Не то бы, Геночка, нас с тобой обоих ткнули.
* * *
Прокурор Иван Васильевич был у себя в кабинете.
В дверь постучали.
— Можно, — сказал прокурор.
Вошел Игорь Степанович Беляев.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Добрый день, — ответил прокурор.
— Я Беляев Игорь Степанович, — представился Беляев.
Прокурор с интересом оглядел его.
— Очень приятно, — сказал он. — Чем могу служить?
Беляев достал из кармана пиджака вчетверо сложенный листок.
— Прошу приобщить к делу, — он протянул листок прокурору.
— Что это?
— Мое заявление.
Прокурор взял бумагу, надел очки, прочел.
— Да вы садитесь, пожалуйста, — спохватился он.
— Благодарю, — Беляев сел.
Прокурор подумал, провел ладонью по лицу, вздохнул.
— Значит, признаете, что авария случилась по вашей вине?
— Тут все написано, — сказал Беляев.
— А вы не ошибаетесь? — спросил прокурор. — Может, аберрация памяти?
Беляев усмехнулся.
— Не находите, что несколько странный у нас с вами разговор? Обвиняемый признает себя виновным, а прокурор его отговаривает.
— Вы пока еще не обвиняемый, — сказал прокурор. — Постановления о привлечении вас в качестве обвиняемого не было.
— Теперь будет, — сказал Беляев.
— Возможно, — согласился прокурор.
Они помолчали.
— Можно поинтересоваться, что заставило вас сделать такое заявление? — спросил прокурор.
— Я обязан отвечать?
— Если считаете нужным.
— Простите, не считаю, — сказал Беляев.
Опять возникла пауза.
— Скажите, пожалуйста, — спросил прокурор, — почему вы ко мне пришли, а не к следователю?
— Предпочитаю иметь дело с лицом, принимающим решение, а не с исполнителем, — сказал Беляев, — гораздо меньше волокиты.
— Но в таких делах решение принимает следователь, — объяснил прокурор. — Я его только утверждаю.
— Ну что ж, — сказал Беляев. — Пусть так.
— Да, я бы вас просил, — сказал прокурор. — Тем более имеется одно обстоятельство...
— Какое?
— Вы вот пишете. — Прокурор взял бумагу, прочел: — «Не удержав на повороте машину, я выехал на встречную полосу, по которой двигался самосвал Терехина». — Он поднял голову. — А между тем в протоколе осмотра места происшествия, подписанном всеми, и Терехиным в частности, сказано, что Терехин, наоборот, заехал на вашу полосу.
— Как это? — спросил Беляев.
— А вот так, — сказал прокурор. — Черным по белому... Правда, это противоречит некоторым другим обстоятельствам дела. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь.
Беляев молчал.
— Хорошо, Игорь Степанович, — сказал прокурор. — Я попрошу приобщить ваше заявление к делу.
Беляев поднялся.
Помедлив несколько секунд, он вышел.
* * *
Старик Степан Алексеевич Беляев шел по улице. Был он опять в черном выходном костюме и при орденах.
В городе Степана Алексеевича знали. Многие с ним здоровались. Однако он не замечал никого.
Подошел к зданию горисполкома. Медленно, останавливаясь на каждой площадке, поднялся на третий этаж. Вошел в приемную.
Здесь был народ. Люди ждали, пока председатель исполкома освободится.
Секретарша печатала на машинке.
Степан Алексеевич, не обращая ни на кого внимания, направился к двери, обитой коричневым дерматином.
— Минуту! — секретарша подняла голову от машинки. — У Павла Максимовича совещание.
Но старик ее не услышал.
— Это Беляев, — вполголоса объяснил кто-то.
— Ну и что? — возмутилась секретарша. — Председатель занят.
...Фомин вел совещание.
— ...Доклад — минут сорок, — говорил он. — Содоклад, я думаю...
Дверь в кабинет открылась.
Фомин замолчал и грозно обернулся.
На пороге стоял старик Беляев.
— Степан Алексеевич? — удивился Фомин. — Что случилось?
За спиной Беляева выросла секретарша.
— Павел Максимович, я сказала товарищу... — начала было она, но Фомин махнул ей рукой, и секретарша скрылась за дверью.
— Что случилось, отец? — повторил Фомин.
— Зачем следователь сына таскает? — спросил старик. — Что он вам сделал?
— Порядок такой, — сказал Фомин, — идет следствие.
— Никакого следствия нет, — сказал Старик. — Убийца на свободе гуляет.
— Да ты садись, отец, — сказал Фомин. — Садись, пожалуйста.
Но Беляев не сел. Сказал:
— Он в дом ко мне явился. Терехин убил дочь, а теперь надо мной издевается!.. А вы все молчите, вам наплевать... Есть у нас в городе советская власть или ее нету?
Фомин снял телефонную трубку. Набрал номер. Сказал резко:
— Иван Васильевич, привет! Это Фомин... Ну что у тебя с тем делом?.. Когда?.. — Лицо его переменилось. — Сегодня?.. Да, ситуация!.. Ну хорошо, прошу, держи меня в курсе...
Он положил трубку.
Старик вопрошающе смотрел на него.
— Не знаю, что и сказать тебе, отец, — сказал Фомин. — Твой сын, Игорь Степанович, был сегодня у прокурора и оставил ему заявление, — Фомин развел руками, — в котором признает, что авария произошла по его вине.
— Это неправда, — сказал старик.
— Я только что говорил с прокурором... Ты же слышал.
— Ложь, — сказал старик.
Фомин опять развел