быть, при аккуратном движении машины свободно бы разъехались. Роковой неизбежности столкновения не было... Десятки машин проезжают там, и ничего, — добавил Зубков.
— Кто же из водителей виноват? — спросил прокурор.
— Пока трудно сказать.
— Ну а ваше предположение? — спросил прокурор.
Зубков пожал плечами:
— Все зависит от того, на чьей полосе произошло столкновение. Если на полосе Терехина, виноват Беляев. На полосе Беляева — виноват Терехин.
— Что говорит Терехин?
— Говорит, ехал по своей полосе.
— Похоже?
— Пожалуй... Правда, «жигуленка» развернуло от удара. Нужно восстановить его первоначальное положение.
— Экспертов привлекали?
— Рано, Иван Васильевич... Их сразу на место надо было вызывать... А этого не получилось... До ближайшей экспертизы сутки езды... На такой срок ведь не перекроешь движение через мост... Теперь уж подождем, пока соберется весь первичный материал.
Они помолчали.
— Что Беляев? — спросил прокурор.
— Твердит одно и то же: «Не хочу жить».
— А по делу что-нибудь показывает?
— Пока ничего. Двух слов от него не добьешься. В состоянии сильнейшей депрессии...
— Это можно понять, — сказал прокурор.
— Конечно, — согласился Зубков.
Они еще помолчали.
— Знаете, о ком я все время думаю? — спросил прокурор.
Зубков отрицательно покачал головой.
— Дочь и невестка у стариков погибли... И если теперь окажется, что в этой смерти виноват их же сын... Если после похорон дочери и невестки еще и сына суждено проводить в тюрьму... — Прокурор махнул рукой: — Лучше не дожить, Зубков.
— Конечно, Иван Васильевич, — согласился 3убков. — Что и говорить!
Прокурор встал, прошелся по кабинету.
— И сегодня... вот это... зависит от нас с вами, — сказал прокурор.
Зубков покачал головой.
— От меня лично ничего не зависит, Иван Васильевич, — возразил он.
— А от кого? — Прокурор остановился. — От меня, что ли?
— От объективных обстоятельств, — сказал Зубков. — Моя обязанность — установить истину... А уж какой она окажется, решать не мне...
Прокурор с интересом глядел на Зубкова.
— Правильно, — сказал он. — Истина! Какое прекрасное слово! С юных лет привыкли: против истины ни на шаг! Мы вот с тобой как живем? День да ночь — сутки прочь. Понемножку радуемся, понемножку страдаем... А истина, она, брат, всегда только тор-же-ствует! — Он поднял вверх палец. — Сказано-то как? Колокольный звон! Под него только и вправе мы спать спокойно. Ибо знаем: совесть наша чиста. — Он вздохнул. — А сегодня я предпочел бы не знать твою истину, — почти грубо сказал он.
Зубков молчал.
— Все имеет свою цену, — сказал прокурор. — Истина тоже... Оттого, что осудим сегодня сына двух несчастных стариков, водители не станут завтра аккуратнее ездить. И аварий на дорогах не убавится.
Зубков молчал.
Прокурор не торопил его.
— А по-моему, Иван Васильевич, вы неправильно рассуждаете, — сказал Зубков.
— Да неужели? — прокурор усмехнулся.
— Мне так кажется... Сегодня мы с вами забудем истину, жалея двух несчастных стариков... А завтра — потому что нам кто-нибудь прикажет... А послезавтра — ради своей личной корысти... И что же получится в результате? Беззаконие и произвол?.. Вот тогда действительно надо пожалеть людей.
— Сколько вам лет, Зубков? — спросил прокурор.
— Двадцать семь. А что?
— Нет, ничего...
— И в пятьдесят буду точно так же рассуждать, — заверил Зубков. — Потому что считаю: повязку никогда нельзя снимать с глаз.
— Какую повязку? — не понял прокурор.
— Которой гражданка Фемида глаза себе завязала, — объяснил Зубков. — Богиня правосудия... Чтобы личные впечатления ей не мешали.
Прокурор ничего не ответил ему, вернулся в свое кресло.
— Разве я не понимаю, Иван Васильевич? — сказал Зубков. — Конечно, проще всего — несчастный случай... Но посудите сами... Вот если б нельзя было ничего предотвратить, ситуация выше сил человеческих, и нет виновных... Тогда конечно... А здесь? Кто-то же был виновен. Остается только выяснить кто — Беляев или Терехин... Разве я неправильно рассуждаю?
— Совершенно правильно, — сказал прокурор. — Вы хороший юрист, Зубков.
— Хороший или нет, не знаю. Но это моя профессия.
— Молодец, — сказал прокурор.
* * *
Старики Беляевы — Степан Алексеевич и Вера Михайловна — лежали в своих постелях.
Вера Михайловна плакала.
— Степочка, — тихо причитала она. — Степочка, что ж это такое?..
Старик поднялся.
— Ты куда, Степочка? — испуганно спросила она.
Он не ответил.
Оделся.
Вышел в сад.
Она засеменила за ним.
— Не пущу, — сказала. — Меня хоть пожалей.
— Не могу, мать, — сказал он. — Не держи...
Она смотрела на него.
— Ну хочешь, Игоря разбужу? — спросила.
— Не смей.
— Ну а Матвея?.. Пусть пойдет с тобой.
— Мне никто не нужен.
— А если упадешь?.. Что случится?.. Кругом ни души... Степочка!
— Ничего со мной не случится, — сказал он. — Пойду и приду. Никуда не денусь.
Она заплакала.
Он пошел не оглядываясь.
Ночной город был темен и пуст.
Беляева увидел постовой милиционер.
— Товарищ Беляев, Степан Алексеевич, — окликнул он, — вы куда?
— Тут недалеко.
Милиционер проводил его взглядом.
Старик шел не останавливаясь.
Медленно ступал больными ногами в теплых на меху ботинках.
Кончилась городская улица. Началось загородное шоссе.
Он все шел...
* * *
Матвей Ильич Кудинов не спал и эту ночь. Мерил шагами комнату. На столе пепельница, полная окурков.
В коридоре раздались шаги. Хлопнула входная дверь, Кудинов прислушался. Какая-то тень мелькнула за окном, в саду. Кудинов вышел на крыльцо. Мужская фигура скрылась за деревьями.
— Игорь, это ты? — негромко спросил Кудинов.
Никто ему не ответил. Кудинов ускорил шаг.
...На поляне под деревом стоял Игорь Степанович.
Через ветку перекинута веревка.
— Игорь! — крикнул