Читать интересную книгу Стрекоза - Татьяна Герден

class="p1">– Дело в том, что, как бы вам поделикатнее это объяснить, Берта Филипповна и я, мы, мы были очень близки, да, понимаете, но в душе я всегда знал, что она, она, она совсем не любила меня.

Несмотря на то, что Витольд с трудом произнес это признание, ему отчего-то сразу стало легче, хотя должно было быть совсем наоборот. Фантомов удивленно поднял брови.

Витольд, заметив это, быстро попытался предупредить его следующую реплику:

– Нет, нет, не разубеждайте меня, это правда, как и правда то, что мы прожили многие годы в мире и согласии и были очень верны друг другу, но она, вы понимаете, она ведь никогда меня не любила. Вы спросите, откуда я это знаю, а я знаю, потому что все эти годы она любила совсем другого человека. Да, да. Вы позволите? – Витольд снова взял рюмку и на этот раз, против ожидания, резко опрокинул все ее содержимое в рот. Он скривился от терпкого вкуса напитка, и его лицо передернулось как от судороги – было ясно, что вкус коньяка, боль сердечная и боль физическая в эту минуту причудливо переплелись для него в одном болезненном ощущении.

Фантомов, конечно, хотел было что-то сказать, но понял, что надо дать человеку выговориться, и, чтобы поддержать Штейнгауза, тоже резко опрокинул свою рюмку.

Витольд Генрихович продолжал:

– Теперь я знаю это наверняка. О, не удивляйтесь, я не сошел с ума, хотя, наверное, все-таки сошел. Ах, как, однако, тяжело об этом говорить! – всплеснул он руками и потер лоб, покрытый испариной от переживаний, как, впрочем, и от горячительного.

Доктор терпеливо молчал и только изредка напряженно смотрел на собеседника. Притворно ленивым жестом он поддел кусочек лимона и стал выедать его мягкую часть, стараясь поменьше гримасничать, благо Арина догадалась обильно посыпать лимон сахаром.

Витольд продолжал:

– Случилось так, что до меня у Берты Филипповны был только один мужчина, то есть их было много, но он был один, ах, как это, право, бессмысленно звучит!

– Отчего же бессмысленно, – вдруг пришел ему на выручку доктор. – Как раз все понятно. – И он взял еще один кружочек лимона и так же стоически выел его, почти не поморщась. – Эффектная женщина может принимать ухаживания многих, но привязана бывает только к одному или… вообще ни к кому…

Но Витольд, не дослушав фразу до конца, обрадованно вскричал:

– Именно, именно! – И поспешил пояснить свою запутанную мысль, пока ее ясность в очередной раз не покинула его: – Она всегда любила только его, его одного, она восхищалась им, она любовалась им, каждая его несусветная глупость, каждая непроходимая пошлость возводилась ею в ранг истины в последней инстанции, философической максимы, если хотите, а это увлечение лошадьми – это же дикость, полная дикость, загонять животных ради собственной наживы, пустой флер, чтобы показаться аристократом, хотя в душе он всегда был и оставался тем, кем он только и мог быть – пустопорожним необразованным болваном, купчиком средней руки, пошляком-недоучкой. И даже профессию он себе выбрал под стать – дешевую и пошлую, как и он сам! Представьте себе, кем он работал – тапером!

Штейнгауз презрительно и нервно усмехнулся, перевел дух и опять протер ладонью лоб. Фантомов уже с любопытством и некоторым ехидством смотрел на гостя.

– Это вы, случайно, не Жоржа Периманова имеете в виду? – спросил он.

Витольд скривился, как будто его полоснули по лицу ножом или хлестнули плетью пониже спины:

– Так вы его знали?!

– Так ведь у нас был только один кинотеатр, где играли перед сеансом, следовательно, только один, как вы говорите, тапер. Да вы не волнуйтесь голубчик, что бы там ни было – дело-то прошлое, зачем так убиваться? – искренне удивился Фантомов. – Простите вы ее, чего только женщина себе не навыдумывает. Им всегда нужен тот, кто не поддался их чарам.

– Вы совсем ничего не поняли, доктор, – понизил голос расстроенный Штейнгауз. Он сделал страшное лицо и сначала медленно, а потом, постепенно набирая скорость, пояснил: – Ведь я их видел, и они сейчас – вместе. И меня там не было, понимаете? И даже если бы я там был, они бы не обратили на меня никакого внимания. – Он закрыл лицо руками и добавил: – Вы знаете, чем они там занимаются? Ни за что не поверите! – Он дико посмотрел на доктора, и тут уже испугался доктор, потому что не мог себе представить ничего, кроме самой низкой пошлости, но Штейнгауз опять перешел на страшный шепот: – Представьте себе, они там играют на скачках!

– Простите, что?! – Доктор поправил пенсне, сверкнувшее золотистым бликом, и переспросил: – Что-что?

– Они играют на скачках, – повторил Штейнгауз. – Немыслимо, невероятно! Но я их видел, вот как вижу сейчас вас на этом самом месте! Более того – я их слышал! Их голоса – они до сих пор преследуют меня. Я с вами говорю, а в голове так и крутится: «Ну давай, дорогой, давай, родимый, не подведи!» Вот я вас и спрашиваю, доктор, что это такое и как, как это возможно?

Теперь уже доктору стало неловко, и расхотелось продолжать этот бессмысленный разговор, но его призвание было – помогать страждущим, и оттого после неловкой паузы он сказал:

– Голубчик, вы утомлены долгим одиночеством, вы тоскуете и продолжаете думать о том, о чем, право, в вашем положении думать не следует. Это первое. Вам нужно отдохнуть и просто выкинуть все это из головы. Это второе.

– Значит, вы мне не верите, доктор, – раздосадованно пробормотал Штейнгауз. – Вы не верите ни одному моему слову.

– Напротив, – поспешил заверить его доктор, – именно потому, что я вам верю и, заметьте, давно вас знаю, я не подвергаю сомнению ваш рассказ. Но именно потому, что я вас знаю как человека рационального и хладнокровного (он сделал ударение на рационального и хладнокровного), я полагаю, что вы теперь, не побоюсь этого слова, чуточку больны… Да-с, вы взволнованы, а в такие минуты, и это я вам говорю как врач, наше сознание может сыграть с нами очень злую шутку. Аринушка, – доктор встал, открыл дверь и громко позвал Арину, заканчивая нравоучение, – принеси нам, милая, еще коньяку. Он пристально посмотрел на Витольда: – А теперь мы с вами выпьем по пятьдесят граммов коньячку-с, и все, на сегодня хватит-с. И спать, спать, голубчик, приводить нервы в порядок. Да-с!

На том странный разговор и закончился.

Витольд не стал ждать новой порции коньяка, ибо, несмотря на то что доктор явно ничему не поверил, самому Витольду, несомненно, стало легче. «Это первое», «это второе» – родные математические отсчеты стадий решения самых