Читать интересную книгу Стрекоза - Татьяна Герден

оно непременно дает о себе знать.

Так, значит, там тоже есть бега! Он так был этим ошарашен, что забыл выключить воду, и так и стоял, уставившись на свое наполовину недобритое отражение, пока не вспомнил, что опаздывает. Кое-как добрившись, в полусомнамбулическом состоянии, медленно вытирая на ходу пену с лица, обескураженный, Витольд поплелся на службу.

Но и там странный сон не давал ему покоя и преследовал его весь день, даже не сам сон, а то безошибочное чувство, что он на самом деле их видел и что это был никакой не сон, а что ему почему-то разрешили на них посмотреть. Ведь ни Берта, ни Жорж его не видели, а он их – несомненно, видел, совсем как на экране старого кинотеатра «Гаврош», где Периманов работал тапером на разогреве публики перед сеансом. Мистика какая-то, да и только!

Глафиры в тот день не было рядом, и Штейнгаузу вдруг стало отчего-то страшно самому коротать вечер в пустынной квартире. Он проверил все работы, кое-как набросал планы уроков на следующий день, завернул проверенные накануне студенческие чертежи в тубус, похлебал чаю с ватрушками, прикрытыми плоской тарелкой поверх блюда, оставленными Глафирой для десерта на кухонном столе. Но странное чувство его все равно не покидало. Живые голоса Берты и Периманова как будто застряли у него в голове, и он опять и опять слышал, как запись на старой пластинке «Ну давай, дорогой, давай, родимый, не подведи!» или «Ну зачем, зачем ты ставишь каждый раз на него?». Что же это все-таки было?

Витольд решил подышать свежим воздухом, прошел пару кварталов от автобусной остановки и назад, а по дороге домой очень мечтал встретить доктора Фантомова, но улицы были тоже пустынны, как и его квартира, так как после жары последней недели откуда ни возьмись задул холодный ветер и стал накрапывать не ласковый летний дождик, а омерзительный холодный и нудный осенний дождь, и сделалось так холодно, что казалось, он вскоре превратится в мокрый снег.

Витольд поднял воротник пиджака, надвинул на брови шляпу, то и дело срываемую порывистым ветром, и тоскливо пошел домой, но, поравнявшись со светло-серым зданием (похожим цветом на его любимый пиджак), где жил Фантомов, все-таки не выдержал, остановился и заставил себя войти в темную парадную, остро пахнущую котами и асфальтовой пылью. Он немного подумал, как представить цель своего незапланированного визита, и, так ничего и не придумав, постучал в добротную дверь доктора с металлической табличкой «Фантомов Иммануил Карлович», хотя чуть пониже дверного косяка был установлен электрический звонок.

Дверь долго не отворяли, и Штейнгауз уже было развернулся назад, но тут послышались шаги, и прислуга доктора – то ли Арина, то ли Марина, нанятая после Клаши, – выглянула из прихожей рыжей челкой. Узнав соседа, она сняла с двери цепочку и пригласила Витольда Генриховича пройти к доктору в кабинет.

Иммануил Карлович сидел за столом в большом мягком кресле и что-то писал.

– Витольд Генрихович? Какими судьбами? – удивился доктор, подняв на мгновение маленькие рассеянные глазки из-под золоченого пенсне, и, не переставая писать правой рукой, левой указал ему на стул. Видно было, что этого визита он никак не ожидал.

Доктор вел частный прием не совсем легально, по утрам он работал в поликлинике общего профиля, а пациентов на дому принимал негласно, и их было немного, только самые преданные, «хронически надежные», как он сам шутил. За консультации и несложные процедуры доктор брал дорого, и, хотя это существенно снижало количество пациентов, таким образом отсеивались все случайные и недовольные, по принципу «не нравится – не приходите».

– Вы присаживайтесь, голубчик, присаживайтесь. Что-то стряслось? Захворали? – дежурно зачастил Фантомов и, наконец отодвинув бумаги, надев колпачок на дорогую ручку с золотым пером и воткнув ее в специальное отверстие на подставке с часами (подарок благодарного пациента, которого Фантомов вылечил от какой-то очень неделикатной хвори), сложил свои пухлые пальцы в замок.

– М-м-м, – начал неуверенно Штейнгауз, дивясь на свое косноязычие, а вернее, на полное отсутствие дара речи.

– Не стесняйтесь, мы же свои, – подбодрил доктор и повторил: – Захворали? По мужской, так сказать, части или как?

Штейнгауз тут вспыхнул от стыда, потому что как раз по мужской части все складывалось неожиданно прекрасно, что, казалось бы, для безутешного вдовца было совсем нехарактерно, и оттого ему стало стыдно, что доктор об этом его спросил. И зачем он пришел? Как у доктора спросить то, о чем он в принципе спросить внятно-то и не может! Витольд расстегнул пиджак и открыл было рот, но Фантомов, выдержав профессиональную паузу, длящуюся ровно столько, чтобы пациент почувствовал, что его ответа ждут, но не настолько длинную, чтобы пациент успел что-либо сказать, предложил:

– А знаете что, чего нам тут в приемном кабинете сидеть, идемте-ка в гостиную. Арину попросим нам коньячку для концентрации мысли предложить. Там, если захотите, все и расскажете.

Фантомов снял халат и повесил его на вешалку возле двери. Витольд Генрихович перевел дух и застегнул пиджак.

Перешли в гостиную. Фантомов стал набивать трубку, кивнув появившейся в дверях Арине – мол, по сто нам сообрази.

– Иммануил Карлович, вы в загробную жизнь верите? – вдруг неожиданно выпалил Штейнгауз, едва Арина скрылась за дверью, и сам испугался своих слов.

Фантомов от такого вопроса чуть не выронил трубку.

– Простите, как вы сказали? – встревоженно посмотрел он на соседа, которого знал как человека сдержанного, положительного и, что особенно характерно, придерживающегося исключительно материалистического мировоззрения. Ему даже показалось, что он ослышался.

От стыда Штейнгауз покрылся пятнами, но стойко повторил:

– Вы в жизнь после смерти верите? – И, боясь осуждения доктора и одновременно желая все-таки услышать от него какой-нибудь ответ, скорее всего – разубеждение, что такого быть просто не может, он, путаясь в мыслях и словах, стал перебивчато объяснять: – Доктор, вы… вы не поймите меня неправильно, мы знаем друг друга много лет, вы, вы и я, мы… всегда дружили, Паша, племянник ваш, в общем, он мне как родной, а тут, тут такая история…

Тут вошла Арина с подносом в руках. Поставила поднос на столик, сдернула салфетку с приготовленного угощения.

– Голубчик, да что с вами, успокойтесь, не надо так волноваться, – пробормотал доктор и, обрадовавшись подносу с двумя рюмочками коньяку и блюдцем с тоненько нарезанным сыром и лимоном, махнул Арине, чтоб не мешала им, и поспешно пододвинул одну рюмку Штейнгаузу. Арина церемонно вышла. Затворила дверь.

Витольд Генрихович хоть и не любил спиртное, тотчас же из вежливости пригубил темно-коричневую жидкость, ярко блеснувшую бесноватым янтарным бликом в свете настольной лампы.