Читать интересную книгу "Окаянные гастроли - Ольга Валерьевна Чередниченко"

плохая дочь. Она виновата перед отцом. Могла остаться с ним, сделать все, как он велит, и травиться ядом тоски каждый день понемногу, растянув его на всю жизнь. Привыкла бы и жила бы как все нормальные люди – в достатке, замужем за достойным человеком, хотя и без призвания. Может, зареклась бы размышлять о причинах тоски и просто тихо страдала бы каждый день. Но она никогда не стала бы счастлива – тут отец ошибся. Когда живешь в согласии со своей сутью, когда реализуешь шаг за шагом личную миссию, трудностей тоже хватает. Вот только ежедневная мутная ноющая боль в душе от бессмысленности существования в тысячу раз хуже.

Сегодня Шурочка решила отказаться от своей сути и разом хлебнула всю боль. Если бы время откатилось назад и она снова встала перед выбором – уходить из дома или нет, все равно бы ушла. Она уходила бы снова и снова, даже зная наперед о дифтерии и о том, что речь ее навсегда утратит громкость и привлекательность. Она слушала внутренний голос, а не отцовский. Она всегда все делала правильно.

Пусть главных ролей она больше не получит, но играть сможет все равно – например, хрипловатых шутов и других эпизодических персонажей. Да и какая разница, что происходит вокруг человека: потеря голоса, рождение детей, крушение империй? Сердцевина у него одна – она и есть путеводитель среди хаоса. Доберись до нее под шелухой внутри себя, и она загорится как фонарь, освещая всю твою дорогу. Быть актрисой – вот ее сердцевина, ее сущность. Любая боль переплавится в материал для творчества. Шурочка ясно видела теперь, что нет разницы, какой актрисой быть – столичной или провинциальной, примой или второстепенной, знаменитой или неизвестной, богатой или бедной, любимой отцом и Григорием Павловичем или нет.

– Прости, папочка, что причинила тебе боль, что выбрала не тебя, а театр. Прости, что не совпала с придуманным тобою образом хорошей, правильной дочери. Но я не хочу умирать, не сегодня. И я не собираюсь больше просить у тебя за это прощения. Я выбираю жизнь, выбираю развитие в глубину и реализацию в той роли, в которой мне суждено было родиться. Жить для меня значит быть актрисой, – прошептала Шурочка.

Она оттолкнулась ото дна и медленно пошла сквозь толщу воды вверх. Когда хватила ртом первый спасительный глоток воздуха, кислород ударил в голову, и ее вырвало зеленой горечью на пол больничной палаты.

Часть 3

Глава 8

Почти два года спустя – в конце мая 1915 года – Шурочка опять вдыхала кислый запах рвоты и медикаментов. Но уже не в Петербурге, а в Варшаве – за два месяца до захвата города немцами. И стошнило не саму Шурочку, а одного из контуженых пациентов госпиталя общины Святого Георгия. Сестрой милосердия она трудилась всю весну, пройдя краткий курс обучения. Империалистическая война шла уже год. Варшава принимала раненых со всего Восточного фронта – в ней они немного восстанавливали силы, чтобы пережить дальнейшую эвакуацию.

Солдата вырвало в самом конце утреннего обхода, после которого Шурочка надеялась выйти из здания дворца Сташица, где и развернули госпиталь. Подышать пару минут весенним воздухом, выкурить самокрутку у памятника Николаю Копернику. Но теперь отдых откладывался. Шурочка сходила за тазом, набрала воды, сполоснула тряпку и вернулась вытереть тягучую массу с пола. Контуженый – молодой деревенский парень, чем-то похожий на Матюшу, – прикрыл глаза и еле слышно постанывал. Она погладила его по лбу и по вискам.

Оставалось вылить грязную воду, повесить тряпку, и можно выбежать на улицу. Но в коридоре Шурочке пришлось так резко прижаться к стене, что немного вонючей жидкости даже выплеснулось на пол. Мимо пронесли носилки с новеньким. Она вытерла то, что разлилось, и тяжело вздохнула. Перевести дух снова не получится – надо идти и готовить поступившему койку.

Отнесла таз, прополоскала тряпку и направилась к сестре милосердия, которая отвечала за постельное белье. В коридоре пронесли еще пятерых. Разобравшись с простынями и наволочками, она вернулась в палату и не узнала ее. Чудовищно кашляющих солдат одного за другим складывали прямо на пол и тут же уходили за следующими.

Шурочка растерялась. Никогда еще в госпиталь не поступало так много новеньких за один день. Не соображая, за что взяться сначала, вышла в коридор с комплектами чистого белья в руках. Солдаты корчились уже и там. Помимо того, что их количество слишком быстро росло, было еще что-то странное во всей картине. Что же не так с этими ребятами?

Она медленно ступала по коридору среди мужчин, которые терли глаза и плакали, как дети. Их мучения были очень похожи на ее собственные – те, что пережила во время дифтерии. Они страдали от приступов удушья, сухого кашля, жжения в глазах и, похоже, диких болей в легких. Только через несколько минут Шурочка поняла, что именно так странно. Почти никто из них по-настоящему не ранен – нет оторванных конечностей, нет крови, один только жуткий кашель. Наконец ее поймал с прилипшими ко лбу сальными волосами врач и отдал распоряжения.

В тот день во 2-й госпиталь общины Святого Георгия имени Ее Императорского Высочества Принцессы Евгении Максимилиановны Ольденбургской солдат поступило куда больше, чем было в нем коек. Немцы использовали запрещенное химическое оружие, свою новейшую разработку. Они отравили хлором военные части, которые преграждали им путь к Варшаве. Русские оказались не готовы к газовой войне – приняли облако газа за маскировку атаки, – и лабиринт окопов завалило трупами. Погибло девять тысяч человек. Выжившие страдали, но отстояли окопы.

В госпиталь привезли только тех счастливчиков, чье отравление оценили как среднее. Всего 700 человек. Впрочем, коек было только 550, и большинство уже занято. За три месяца сестринского труда Шурочка немного привыкла к изуродованным конечностям. Но пораженных газом видела впервые и сочувствовала им сильнее, потому что удушье было знакомо ей самой, а кровавые травмы – нет.

Двигаясь в энергичном ритме, промывая одному за другим глаза, нос и рот раствором питьевой соды, закапывая в зрачки вазелиновое масло, Шурочка улыбнулась. Она давно оглохла к человеческим страданиям. Кровь и смерть успели стать всего за три месяца делом почти обыденным. Будто часть души, отвечающая за сопереживание, выключилась или заморозилась. Краем сознания Шурочка понимала, что для актрисы ампутированные чувства – ситуация катастрофическая. Она означает поломку главного ее служебного инструмента – внутреннего аппарата. Но втайне Шурочка надеялась, что после