Читать интересную книгу "Окаянные гастроли - Ольга Валерьевна Чередниченко"

обратно в окно. Шурочке стало действительно жаль его, она хотела что-то сказать, извиниться. Но сил не осталось утешать его – пусть идет.

– Я понял, – тихо и неожиданно злобно произнес Матюша, а потом исчез.

Шурочка тут же о нем забыла. Ее как током прошибли сразу два мощных чувства. С одной стороны, вновь обретенный мир с отцом рассыпался на мелкие осколки. С другой – ее окатила постыдная собачья радость: Григорий Павлович все-таки существует. Кроме того, он спас ее. Пришел, видимо, искать на съемную квартиру, когда она не явилась на вокзал. Нашел больную, вызвал карету скорой помощи и отправил в больницу. Хотя… Откуда тогда все знают, что она предпочла гастролям в Казань экзамены в Александринском?

Какая теперь разница! В жизни Шурочки больше не было ни путеводной звезды, ни покровительства отца, ни работы, ни денег. Тяжелая вязкая тьма наползала на нее по мере осознания всего, что она потеряла. Как вообще возможно, что одновременно с этим ей было тепло от воспоминания о собственном удушливом смущении под обволакивающими взглядами Григория Павловича? Вновь обретенная чистота сильного чувства, ставшая последним сокровищем ее разрушенной жизни, не помутнела даже от внезапного подозрения. Неужели он все подстроил изначально – и с объявлением, и с экзаменом в театре? Договорился с тем мужчиной, который якобы ее прослушал и отказал? Но зачем ему это? Неужели Калерия была права и все ради его жестокого эксперимента? Ничего не понятно. Да и что толку теперь это разбирать, если она больше никогда в жизни не сможет выйти на сцену. Ведь сиплым голосом не достанешь до задних рядов. Это только для обычного человека тихий голос не приговор, для артистки он имеет решающее значение.

* * *

Когда из люка торчала уже одна голова, Учитель все-таки Ию поманил. Она послушно соскочила за ним по винтовой лестнице. Вместе они шагнули в огромное, бурлящее, пропахшее дорогим алкоголем казино. Будто и не были секунду назад в уютном, тесном маяке на уединенном мысе. Учитель молниеносно разворачивал перед Ией пространство по своему вкусу. К ее вечному разочарованию, он предпочитал помещения, под завязку набитые всевозможными предметами, существами, запахами и звуками. Она даже заподозрила по некоторым обрывкам прошлых разговоров, что у него есть тайное пристрастие составлять подробные каталоги наиболее занятных вещиц, когда-либо им изобретенных. По какому принципу он отбирал самые достойные, Ия так и не поняла. Но была уверена, что, оставаясь наедине с собой, Учитель чах над ними, как школьница над альбомом.

Пройдя мимо зеркала, Ия заметила, что на ней вечернее платье с глубочайшим декольте. Учитель подмигнул ее отражению. Он был одет во фрак. Они остановились около стола, где нарядные люди с опитыми лицами играли в покер. Через пару минут картежники закончили партию и разошлись. Учитель пригласил Ию сесть на место самого азартного из них. Стул еще хранил тепло человеческого тела и даже легкий запах пота. Она никогда не могла понять, почему воображение Учителя находит столь важными подобные детали.

Он как фокусник раскинул перед ней в воздухе колоду пестрых карт. Слегка покачиваясь, те застыли полукругом. Присмотревшись, Ия обнаружила, что на каждой карте изображена во всех возрастах Шурочка, ее дочь – точнее, дочь Николая Васильевича. Сперва она ребенок – совсем еще малышка. Потом девочка постарше, носится на даче за старшим братом. Дальше гимназистка, сидит за роялем.

Были на картах и такие изображения Шурочки, какой Николай Васильевич ее уже не видел. То она на сцене провинциального летнего театра. То в форме медсестры среди множества раненых солдат. То – о нет – обнаженная с каким-то Джокером. Ия отвернулась.

Учитель коснулся ее руки.

– Выбери момент, который причиняет самую сильную боль, – сказал он.

Ия щелкнула пальцами. Подошел официант. Она что-то шепнула ему на ухо, и через минуту тот вернулся со стаканом виски. Ия сделала глоток, скривила губы. Учитель терпеливо ждал. Она выпила залпом остатки. Глубоко вздохнула и провела рукой по висящей над ней раскрытой колоде. Ощутила приятную ребристую поверхность. Карты слегка качнулись, будто были подвешены на невидимых веревочках.

Ия выбрала одно изображение. Раздвинула в стороны остальные. Потянула нужную карту на себя. Та увеличилась в размерах и стала трехмерной. Внутри ее, словно в кубике льда, застыла Шурочка кукольного размера. Ия подула на свою маленькую доченьку, и та ожила. Целлофановый пакет взлетел над ней как парашют.

– Я тебе не вещь. Ничего ты для меня не сделал. Все только для себя. Ненавижу! – крикнула Шурочка, а потом раздался бабий визг – до того мерзкий, будто с кого живьем сдирали кожу.

К счастью, звук быстро оборвался. Но тут же пакет снова взмыл, Шурочка повторила свои слова и еще раз заверещала – момент оказался зациклен. Ия почувствовала себя рыбой, выброшенной из воды на раскаленные угли, и поспешно задвинула кубик назад. Он превратился в обычную карту. Ия смешала ее с остальными, собрала колоду – будто белье с веревки сняла – и принялась мешать. Учитель заметил, что под столом она ритмично дергает ногой.

– Кто она в тот момент? Какая черта ее характера делает тебе особенно больно? – спросил он.

– Неблагодарная эгоистка, – глухо проговорила Ия и снова позвала официанта. – Что-то я совсем не пьянею.

– И не опьянеешь. Это же мое казино, а я против любой анестезии во время душевного вскрытия – ты же знаешь, – улыбнулся Учитель. – Теперь представь, что ты сватаешь Шурочку лучшему в мире жениху. Но есть одно условие: ты должна честно и подробно рассказать о ее характере. Умолчать о том, что она неблагодарная эгоистка, нельзя. Но можно как-то по-другому это качество сформулировать – в положительном ключе. Как сделал бы хитрый рекламщик. Что бы ты сказала жениху?

– Хм. Эмоциональная и в то же время бесчувственная, циничная. Но это не то. Есть внутренний стержень. Несгибаемая, упрямая, непокорная. Верит в себя, несмотря ни на что. Настойчивая. Упертая, как баран. Одним словом надо? Пусть будет своенравная.

До сих пор Ия сидела, ссутулившись, но теперь разогнулась. Подошел официант, но она жестом отправила его обратно.

– Теперь вспомни, о чем мы только что говорили: других не существует. Они только зеркала. Шурочка отразила ту часть тебя, которая была тобою же когда-то проклята. Своенравную часть тебя. Ту, что помешала бы строить благопристойную карьеру, скрывать неуместные чувства, держать себя в общепринятых рамках, если бы ты дала ей волю. Но ты не дала, и она тебя прикончила, проявившись потом в виде того большевика. Отомстила за то, что ты заставила ее жить