науку. Там не так страшно ошибиться. Наоборот, это вроде как даже на пользу идет.
Прежде чем начать работать над гироскопом, Бледсо показывает мне видеоролик.
– Это нечто вроде оптической иллюзии, – объясняет он.
Вижу на экране установленный в рамку диск, который внезапно начинает вращаться в бешеном темпе. А потом я понимаю, что это только так кажется. Рамка удерживает его в вертикальном положении, не давая двигаться, а со стороны кажется, что он крутится быстро-быстро.
– Выглядит, будто он вот-вот выпадет, а на самом деле нет, – замечаю я.
– Как будто он преодолел гравитацию, да? – радуется Бледсо. – Приложенный к диску крутящий момент вызывает прецессию – таким образом ось оказывается зажатой между силой тяжести и собственным вектором углового момента, и ей приходится находить «срединное» положение, чтобы оставаться стабильной.
Застыв над телефоном, словно перед алтарем в религиозном экстазе, мы молча смотрим видео.
– Я мог бы его купить, – задумчиво произносит он. – Бюджета хватит. Но…
– Нет уж, – возражаю я. – Давайте сами сделаем.
* * *
На следующей неделе на первом занятии театрального кружка Д. рассказывает о постановке. Он купил нам пиццу, сырные шарики и спрайт.
– Мы просим у школьного совета четыре тысячи. Но они считают, что на билетах мы заработаем даже больше.
Он на сцене, сидит, скрестив ноги, на дубовом столе, на котором мы обычно шьем наши костюмы и делаем реквизит. И, раскинув руки в стороны, произносит:
– Это же «Аладдин»! Ясное дело, придут все.
Д. говорит, чтобы все с ума посходили, нам нужны две вещи: джинн будет появляться и исчезать с помощью дым-машины, а ковер-самолет должен… ну… летать.
– Как думаете, получится у нас придумать какой-нибудь механизм? – спрашивает он, глядя прямо на меня. – Чтобы он в самом деле парил над землей? Как в бродвейской постановке.
Я сижу в оркестровой яме прямо под ним с Хибой и Раджешем. Саманта тоже здесь. В прошлом году она играла Дороти в «Волшебнике страны Оз».
– Может быть. Но я вообще-то подумала… – начинаю я и, помолчав, добавляю: – Видите ли, в чем дело…
– Не вижу. Просвети меня, – шутит он.
– Ну… «Аладдин» – это окончательное решение?
Сердце в груди заходится. И голос вот-вот сорвется.
– Абсолютно. – Он склоняет голову набок и смотрит на меня с любопытством.
– Просто… В фильме очень уж много стереотипов об американцах арабского происхождения, и…
– Быть того не может. Сказку написали, когда Америки еще и в помине не было. – Он смеется, и все остальные тоже принимаются хохотать.
Я, запинаясь, произношу речь, которую репетировала с самого утра, Д. терпеливо слушает. В оригинальной песне, бормочу я, арабы показаны не с лучшей стороны, о нас и так в обществе достаточно предубеждений, а фильм еще больше их раздувает.
Хиба сидит напротив меня и таращится в потолок.
Д. участливо смотрит на меня сверху вниз. Ведет себя в точности, как всегда делают взрослые, когда над тобой потешаются. Типа, дают тебе высказаться и делают вид, что задумались над твоими словами.
Вот ровно эту хрень он передо мной и разыгрывает. И когда я заканчиваю свою речь, отвечает:
– Какая ты молодец, что подняла этот вопрос. – Сама серьезность. Даже шикает на Саманту, которая всполошилась, что постановку снимут. – Если честно, меня эта проблема тоже волнует и я уже над ней размышлял. Специально проверил, и видишь ли, в школьной версии пьесы этих неприятных моментов нет.
– А что там такое было? – спрашивает Саманта.
– Там говорилось, что, если арабам не понравится твое лицо, они отрежут тебе ухо, – тихо отвечаю я.
– Но ведь эту строчку убрали? – Она оборачивается к Д., тот кивает. – Ну и вот… Здорово же, правда?
– Дело не только в ней… – начинаю я.
Но Д. уже начинает распинаться о том, как важно выслушивать каждый голос. Мой, правда, при этом начисто игнорирует.
* * *
Через пару дней за обедом Раджеш объявляет, что идет пробоваться на роль Аладдина, и трое ребят из театрального кружка закатывают глаза. Сразу ясно, тут и сказочке конец. Раджеш – великолепный актер, он играл Страшилу в той постановке с Самантой-Дороти, и все лавры достались ему. Он бы и ведьму мог сыграть без проблем. У Раджеша харизма, а улыбка такая обворожительная, что просто с ног сбивает.
– А я, наверно, попробуюсь на джинна, – вставляет Хиба.
– Прекрасно, – отзывается Раджеш.
– Можно же, верно? Д. не говорил, что это обязательно должен быть парень.
– Почему бы не сделать небинарного джина? – смеется Раджеш. – Времена уже не те. – Он многозначительно смотрит на меня.
– Я имею право на свое мнение. – Я начинаю нервничать.
– Конечно, – отвечает Раджеш. – Но если бы в постановке было что-то оскорбительное, меня бы это тоже задело. Я же индиец.
Как будто это все объясняет! За столом все мгновенно делаются историками и начинают рассуждать, что изначально сказка пришла из Индии и Китая и речь в ней вообще не про арабов. Терпеть не могу, когда люди приводят неизвестные мне аргументы. Как понять, правда это или они надо мной издеваются?
Зато в чем я точно не сомневаюсь, так это в том, что все они пытаются рассказать мне, как я неправа. Конечно, как же иначе? Даже моя двоюродная сестра со мной не согласна. И темнокожий одноклассник тоже. И правда, что с меня взять, я же просто странная девица, которая занимается декорациями.
Что поделать, я сдаюсь.
И тихо говорю:
– Я тут набросала пару вариантов механизма, который сможет поднять ковер в воздух.
Тут все оборачиваются ко мне. Я начинаю пересказывать свои идеи, глазами давая понять, что я в деле. Добавляю, что погуглила, как ковер заставили летать на Бродвее.
– Нам такое не по силам, наш ковер никого в воздух не поднимает. Но, думаю, я смогу сделать, чтобы он парил над сценой.
Я не рассказываю, как на прошлой неделе напилила несколько планок и сколотила их крестом. Потом скрепила вместе толстой проволокой, села напротив и долго смотрела на получившуюся конструкцию.
Не рассказываю, как думала: «Все получится».
Я могу сделать так, чтобы все получилось.
Только не уверена, что хочу.
* * *
Мама говорит:
– Мы никогда не смотрели этот мультик, потому что я в твоем возрасте его ненавидела.
Нам нужно в библиотеку Инока Прэтта, а значит, придется пройти целый квартал по Касидрал-стрит. Вход в здание напоминает ворота средневековой крепости, в коридорах развешаны картины и расставлены статуи. Самый лучший зал называется «По». Просто Эдгар Аллан По умер в этом городе, даже местную футбольную команду назвали в честь одного из его стихотворений.
Мама часто приводит меня