Читать интересную книгу Позади вас – море - Сьюзан Муадди Даррадж

на друга черных автомобильных шин, похожих на пончики с земельной начинкой в центре, прорастала стройная изящная яблоня.

С самого приезда Хиба каждый день выходила сюда на закате и садилась на шезлонг. Натягивала на ладони рукава свитера, который еще в прошлом году облегал грудь, а теперь стал ей слишком велик. Сегодня ситс вышла к ней, поставила на столик две чашки кофе.

– Твои родители снова звонили. – Она разговаривала с Хибой только по-арабски.

– Мне все равно, – ответила Хиба по-английски.

– Оу велля би хим ни, – терпеливо заверила ее ситс. Мне тоже все равно.

Но Хиба на это не купилась. Ситс уже месяц пыталась заставить ее говорить по-арабски, с тех самых пор, как она появилась у нее на крыльце с чемоданом «Коуч» и в сандалиях от Тори Берч. А еще она не теряла надежды ее накормить. Мама, должно быть, рассказала ей, что Хиба неравнодушна к рису, и ситс подавала его на завтрак, обед и ужин – то просто белый, то, заметив, что результата нет, подкрашенный шафраном, поблескивающий обжаренными кедровыми орешками и даже присыпанный корицей. Но Хиба к нему не притрагивалась. Она вообще практически ничего не ела из того, что готовила ситс, только молча гоняла еду по тарелке и строила из нее горки. Сидо заявил, что, если она хочет жить у них, должна садиться со всеми за стол трижды в день. Молиться ее не заставляли, но она должна была из уважения складывать вместе ладони и опускать глаза, когда молились они.

– А еще правила есть? Что еще я должна делать, чтобы мне позволено было тут остаться? – сердито спросила она в первый вечер, сидя на кухне и чувствуя, как на лбу выступают бисеринки пота.

Вообще-то она прихватила с собой спасительную кредитку и спрятала в своей комнате. Но решила, пусть болтают, что хотят, и верят, что они тут что-то контролируют.

– Можешь помочь с делами, если есть силы, – по-арабски ответил сидо. Дед был высокий крепкий мужчина с мощной грудью и щеткой густых белых усов под носом. – Бабушке уже семьдесят шесть. Мне восемьдесят два. А в саду полно работы. И пыль постоянно нужно вытирать.

– Может, наймете домработницу, как мама?

Она с презрением оглядела руки ситс с натянутой, блестящей, как воск, кожей и вздувшимися венами на предплечьях. У самой Хибы ногти всегда были аккуратные и с маникюром, как требовала мама. Впервые она отвела ее в салон в десять, и с тех пор Хиба каждые две недели делала маникюр и педикюр. Однако здесь… здесь все было иначе. Здесь она обгрызла ногти с той же страстью, с какой хотела бы проглотить саму себя, свою боль. Порой она со смехом представляла, как скривилась бы мама, увидев такое.

– Нанять домработницу убирать мой собственный дом? – Ситс изумленно глянула на сидо и хихикнула. – Астагфирулла.

Сидо тоже улыбнулся, белые усы изогнулись, как примостившийся на ветке дерева холмик снега.

– Ладно. Я займусь домашними делами. Еще что-нибудь?

– Да. – Он угрюмо уставился на нее. – В этом доме люди улыбаются. Придется тебе улыбаться минимум раз в день, – Хиба вытаращила глаза, и дед расхохотался. – Да мы же тебе рады, как сладкому сну. Оставайся, сколько хочешь, ангел.

Сейчас, потягивая кофе, она вспоминала его слова. Они тогда показались ей до странности сентиментальными. Такими искренними и неловкими. Бабушка с дедушкой как будто постоянно стихами разговаривали, то и дело бросали фразы типа «ты сегодня прямо расцвела» или «люблю тебя до смерти». А еще они всегда, всегда, всегда называли ее «хабибти» и «йа айуни». Моя любимая. Мои глаза. Вся проблема была в том, что Хиба к такому не привыкла, не привыкла выражать вслух такие глубокие чувства. Мама и бабá вели себя куда более формально. Сдержанно. Всякие милые фразочки отец использовал только в разговоре с официантками и работницами отелей. С ней же они говорили как учителя, «мы за тебя переживаем» в их исполнении означало – «постоянно тебя оцениваем, судим и выносим вердикт».

– Следи за лицом, – всегда говорила мама. – Не сутулься. Помни, кто ты такая.

Вот почему они так редко встречались с ситс и сидо, те открыто осуждали мамины методы воспитания их внуков, удивлялись, как это она забыла, где прошло ее детство.

На третью неделю в воскресенье ей написала Дженни.

Ты там в порядке? Давно тебя не слышно.

Гощу у родичей. Взяла академ до конца семестра.

Тут Дина потихоньку твою часть комнаты захватывает. Хотела убедиться, что у тебя все ок.

Все хорошо. Просто нужен небольшой отдых.

Ну здорово. А родичи не против, что ты академ взяла?

? Им пофиг.

Ну и супер.

Ага.

Дина хорошо устроилась, все свободное место отхватила. Сука.

Даже не сомневаюсь. Еще какая.

И всю ванную тоже.

Еще бы. С такой-то задницей.

Ахахаха. Кстати, он каждую ночь тут проводит. Наверно, как раз полирует ее зад.

Даниэль?

Ага. Тот еще блядун. Трахает все, что движется. Видела, что он запостил последний раз?

Ага.

Бедная девчонка.

Ага.

* * *

На третью неделю ситс попросила Хибу помочь ей вымыть окна. Пришлось убирать все безделушки – фарфоровых викторианских барышень, фотографии в рамках, вазочки с искусственными цветами. Все это надо было снять с подоконника, вытереть пыль, а потом вымыть стекло сверху донизу специальным средством. В родительском доме окна были двенадцать футов высотой, чтобы их помыть, приглашали специалистов со стремянками и губками на палках. Но Хиба послушалась, потому что когда бабá сказал ей: «С меня хватит» и «Выметайся из моего дома», – только сидо позвал ее к себе.

На одном снимке она, ее сестра Мина и брат Амир стояли в рождественских костюмах рядом с родителями на фоне елки. Маминой «Елки от “Мейсис”», как ее всегда называла Хиба. На фотке ей, наверное, было лет десять, и выглядела она как огромный кит. Еще и блестящее платье нацепила – и это рядом с Миной, которая по праздникам всегда одевалась в элегантные черные наряды. Хиба аккуратно отодвинула снимок к краю и влезла на подоконник.

Осторожно переступая, побрызгала спреем верхнюю часть стекла. Стала вытирать полотенцем пузыри, и тут ситс сказала по-арабски:

– Не так. Не то