Аммар
По средам в доме у ситс пахло бараньим рагу, а по субботам – курицей, маринованной в сумахе и лимонном соке, такой нежной, что мясо отваливалось с косточек, стоило лишь легонько прикоснуться к нему вилкой. Однако больше мяса в доме не бывало, оно появлялось только дважды в неделю. В остальные дни ели чечевицу – коричневую, зеленую или красную, она вечно булькала в бабушкиной синей эмалированной кастрюле, распространяя по дому запахи лука и базилика, что рос в горшках на облупленном подоконнике.
Хибу от этого тошнило. От всего.
Все в мире как будто сговорились, чтобы заставить ее разжиреть. Иначе и быть не могло. Проклятая еда так и липла к ее заднице, образуя слои жира. Сама же гигантская, огромная, по мнению Хибы, задница нависала над тощими ногами без малейшего намека на икры, а с другой стороны от нее красовалась совершенно плоская грудь. Омерзительно. Бог и предки отлично над ней подшутили – все выпуклости образовались не там, где нужно.
Ситс выделила ей спальню на третьем этаже. Пол здесь тоже был плиточный, и, ступая по нему довольно изящными босыми ступнями, она жутко мерзла. На самом деле бабушку звали ситти Маха, но Хиба с детства звала ее ситс и продолжала звать так, несмотря на шуточки родственников. В крошечном таунхаусе не было ни одного коврика, зато подушки и занавески красовались повсюду. Пол ситс подметала раз в день, а трижды в неделю выливала в ведро с мыльной водой сок одного лимона и полчашки оливкового масла и намывала все три этажа плюс подвал.
Казалось, ситс перенеслась сюда из другого столетия. Голову она каждый день покрывала белым платком, из-под которого толстой черной веревкой свешивалась коса. А во время уборки повязывала зеленую бандану с надписью «Мотоциклы Майка». Хибе, которую этот головной убор привел в ужас, она объяснила, что косынки как-то раздавал на улице симпатичный паренек в кожаной куртке. Она попросила одну, а он улыбнулся и согласился.
– Да он же над тобой прикалывался.
– Нет, не думаю. Он спросил меня про татуировку. – Бабушка указала на запястье, где у нее были выбиты грубый крест и ягненок. – Хотел знать, кто мне это сделал. Я ответила, что это было еще на родине и что, возможно, сам Иисус такую носил.
– Он тебя, наверно, за дурочку принял.
Ситс пожала плечами, но посмотрела странно, будто впервые Хибу видела.
Она не понимала. Не могла понять. Хиба, совсем недавно пережившая унижение, в толк не могла взять, и как это ситс своего даже не заметила.
Сидо[30] занимался двором. Хотя у них и двора-то особого не было. Вот у родителей перед домом простирался огромный газон, который пересекала самая извилистая, самая запутанная подъездная дорожка в Гилфорде. А у ситс с сидо вместо подъездной дорожки была Тэтчер-стрит с четырьмя выбоинами, которые мэрия, несмотря на обещания, никак не могла заделать.
Тэтчер-стрит, выбоины, развалюхи, бездомные – вот почему мама после свадьбы заявила, что жить отныне будет только в Гилфорде. В этом шикарном райончике Хиба и выросла. Как-то сидо заикнулся маме, что она слишком много тратит, а та отрезала:
– Деметрий – богатый человек. – А потом добавила: – Иначе зачем, по-твоему, я бы его терпела?
Откуда ей было знать, что они с Миной все слышали? В общем, детство Хибы прошло в фешенебельном районе, где внутри супермаркетов работают кафе и рестораны, садоводством соседи занимаются только в качестве физкультуры, а газоны им стригут наемные работники. В Гилфорде все девчонки были очень худенькими. Садились на диету еще в средней школе и в автобусе обсуждали Палео и Аткинса. Мэри Томсон и Дженни Стоунфельд то и дело падали в обморок и радовались, что все вокруг них скачут. А на самом деле им всего лишь нужно было поесть как следует. Алексис Мур вообще от голода вся пожелтела. А вот в районе бабушки и дедушки девочки встречались разные. Хиба видела, как они идут по утрам в школу, а днем возвращаются по домам – топают по тротуару ботинками, волокут тяжелые рюкзаки. Были среди них худенькие, были крепкие и спортивные, попадались и пышечки. Пухлые девчонки тут носили легинсы не реже худеньких и совершенно по этому поводу не парились.
Здесь все было не так, как дома, но Хибе нравилось. Продукты покупали в магазинчиках на углу, где продавали только один вид молока и одну марку туалетной бумаги. Фрукты на полках лежали только консервированные. За свежими ситс ходила на рынок аж за восемь кварталов, а раз в месяц они с сидо ездили на автобусе на другой конец города. Там, между синагогой и автосалоном, находился арабский магазин, где они закупались сумахом, виноградными листьями, зирой и чечевицей. Хиба с ними никогда не ездила. Она вообще ни разу не выходила за порог с тех пор, как сюда переселилась. Но когда бабушка с дедом возвращались с сумками и набитой покупками металлической тележкой, помогала затаскивать в дом самые легкие пакеты и складывать продукты в кладовую.
– Почему она никуда не ходит? – спрашивала леди из дома напротив с прилизанными, будто выглаженными, иссиня-черными волосами и нарисованными бровями.
Звали ее Лиз, и они с ситс постоянно перекрикивались через узкую улицу. Хибе из спальни все было слышно. Несмотря на усталость, она все равно хихикала, слушая, как они орут, стараясь заглушить голосом рев машин, вместо того чтобы подойти друг к другу поближе. «А ты брала КУПОН, КОТОРЫЙ ПРИСЛАЛИ в рекламной брошюрке?»
– Она у нас гостит, – вежливо, но твердо ответила ситс. – А вообще учится в каллидже.
– Так сейчас же ноябрь.
– У нее маленький перерыв.
Задний двор в доме бабушки и дедушки вообще был что-то с чем-то. Вот у родителей он смахивал на картинку из журнала, и все равно она никогда там не гуляла. Когда-то там стоял даже детский уголок с горкой, но мама выбросила его давным-давно, когда Хиба окончила пятый класс.
– Нечего всякий хлам хранить, – заявила она тогда.
Дворик ситс и сидо представлял собой забетонированный прямоугольник со столиком и шезлонгом.
Но сюда она выходила каждый день. Просто сидела. Иногда плакала, вспоминая «Снэпчат», и те комментарии, и весь этот ужасный последний месяц, и как она вообще дошла до жизни такой. А теперь она в Балтиморе, Господи, помоги, в доме у бабушки с дедушкой, где даже вай-фая нет.
* * *
Двор опоясывала кирпичная стена, с одной ее стороны размещался выстроенный из цементных блоков и засыпанный землей ящик. В углу, из сложенных друг