трубку:
– Встреча в двенадцать, а мы еще еду не заказали.
Услышав мои шаги, она прерывает разговор и по-арабски просит сделать ей эспрессо. Когда я варю кофе, меня колотит и разбирает смех.
В следующие несколько дней, приезжая на работу, Деметрия я не застаю. О случившемся я не рассказала никому, даже Риме. Может, потому что меня это не так уж поразило. Я однажды застукала за тем же самым Торри, правда, он сразу заорал от неожиданности и потом извинялся. А год назад я встречалась с парнем, который дрочить у меня на глазах любил больше, чем заниматься сексом.
К тому же Рима все равно занята, у Габриэля экзамен на носу. Утром мы все кудахчем вокруг него, словно провожаем на фронт. Мама варит кофе и бормочет молитвы. Рима специально встала пораньше, чтобы поэкзаменовать Габриэля за завтраком. Я приготовила манаиш с заатаром[26]. Его любимый кнафе тоже – и отложила порцию для Аммаров.
– Я справлюсь, – заверяет нас Габриэль перед уходом, а сам очень нервничает, по нему сразу видно.
Когда я прихожу на работу, Деметрий дома, сидит в кабинете рядом с кухней. Зовет меня. Стол у него огромный, на ножках резьба в виде листьев. Из колонок кто-то басом вещает о «правилах зонирования» и общественных петициях.
– Приберись на полках, пожалуйста, – просит он, указывая на них головой.
Хочет делать вид, что ничего не произошло; ладно, я не против.
– Эти уроды никак не заткнутся!
Я в ужасе смотрю на него, а он смеется:
– У меня микрофон выключен.
– Оу. – Ну я и дура! – Понятно.
Наклонившись над телефоном, он орет:
– Ублюдки, вы же ни слова не поняли из того, что я сказал, верно?
Меня смех разбирает, потому что эти белые все продолжают бубнить.
– Только так эти конференции перетерпеть и можно, – вздыхает он.
Я протираю деревянные полки. Двигаю призовые статуэтки, таблички: «Бизнесмен года», «Компания года», «Премия Балтиморского общества филантропов», тщательно смахиваю пыль со всех памятных штук. Я уже как-то рассматривала их, когда Деметрия не было дома. На той неделе тут была еще одна медная табличка, а сейчас она исчезла…
Над столом на перламутровой дощечке причудливыми, извивающимися, словно пар от дыхания на морозе, буквами сделана надпись по-арабски.
– Прочесть можешь? – спрашивает Деметрий у меня за спиной.
Я читаю вслух и перевожу:
– Позади вас – море. Перед вами – враги. – Покосившись на него, продолжаю: – Остается лишь быть мужественными и не сдаваться.
Должна сказать, по-арабски я читаю чертовски хорошо. Риму научил арабскому бабá, а она вместе с мамой научила меня. Самый первый и самый сложный урок был о том, что в словах не все буквы сцепляются друг с другом, некоторые должны стоять отдельно. Вскоре я уже бегло читала. Иногда я еще путаю огласовки, ведь они то прячутся под буквами, то выпрыгивают сверху, будто дразнятся или нарочно играют со мной в прятки.
Цитата мне знакома – наверное, я натыкалась на нее в одной из старых арабских книжек бабá. Однако только вечером, погуглив, я поняла, что она значит. В сети я прочла о вторжении в Испанию и знаменитой речи Тарика ибн Зияда. Он сжег стоявшие в гавани корабли, чтобы его люди не могли уплыть домой, знал, что они боятся, и сделал так, чтобы у них не осталось иного выхода, кроме как сражаться.
Интересно, зачем Деметрию эта табличка? Продолжаю работать. Хорошо, что нам не стало неловко находиться рядом друг с другом.
– А я прочесть не могу, – задумчиво говорит он. – Жаль, конечно.
Я едва не предлагаю поучить его читать, но я уже кнафе им приготовила, пора бы и честь знать. Если хотят, чтобы я тратила на их семейку больше времени, пускай прибавляют зарплату.
Продолжаю вытирать пыль.
– Иногда у меня идут сразу две видеоконференции одновременно, – жалуется Деметрий у меня за спиной.
– Вау, – сочувственно охаю я.
А сама думаю, знал бы ты, что Рима на двух работах пашет, а когда возвращается домой, от усталости даже есть не может. Арабы такие смешные: им непременно нужно разыгрывать вселенскую трагедию, даже если у них райская жизнь. Нет беды, сами придумаем.
– Где Далия?
– У Амира встреча с его академическим наставником.
Смахиваю пыль с верхних книг.
– Мейсун, – вдруг хрипло произносит Деметрий, и я оборачиваюсь.
Смотрит на меня пристально, штаны расстегнуты. Мужик с экрана вещает о «маркетинге по всему региону» и «максимизации конвергенции стратегий».
– Стой, где стоишь, – говорит он, лаская себя. – А я буду на тебя смотреть.
Уронив тряпку, приваливаюсь спиной к полкам. В эту минуту я ничего не боюсь. Чувствую себя всесильной. Поддавшись порыву, стягиваю футболку вниз, обнажив ключицы. Он таращится на меня и двигает рукой все быстрее.
– Давай же, – приказываю я. – Сейчас!
Он едва успевает схватить салфетку, бормочет:
– Прости!
Какое-то время мы молчим. А потом я снова беру тряпку и продолжаю вытирать полки.
Позже Деметрий находит меня в кухне.
– Мейсун, я ужасно себя чувствую. Ты расстроилась?
– А что, похоже?
Я от себя в шоке, конечно, но виду не подаю.
– Сам не понимаю, – нервно бормочет он.
Не знаю, как объяснить, но в такие мгновения я почему-то чувствую, что мы с ним одинаковые.
– Если тебе временами это нужно, а я рядом, почему бы и нет. Вот и все, – говорю ему тихо.
Он пару секунд смотрит на меня, целует в лоб и уходит в свой кабинет.
Вечером прихожу домой, а мама в кухне жжет благовония. Бросает в стоящую на стойке чугунную миску янсун[27] и цедру лимона. На голове у нее мягкая белая вуаль, в которой она ходит в церковь. Бормочет себе под нос молитвы на арабском.
– Он уже сдал экзамен, – говорю я. – А сейчас спит в своей постели.
– Молиться нужно до, во время и после, – возражает она. – Мы окружаем его молитвами.
Она так уверена в том, что делает, просто позавидовать можно ее вере и силе убеждений. На глаза наворачиваются слезы, в горле щиплет, того и гляди попрошу ее и меня окружить молитвами.
* * *
Риме кто-то сказал, что Деметрий несколько недель назад расстался с подружкой.
– Ну и урод, – бросает она, перебирая почту.
– У него жена кретинка, – отзываюсь я.
– Они оба ублюдки. Да где это гребаное письмо? – стонет она.
– Наверно, сын Далии забрал. Он тоже такое ждет.
– Точно. – Она начинает собирать себе обед на работу. – Какой он?
– Придурок мелкий.
– Какая неожиданность! Но я про Деметрия. Какой он у себя дома?
– Не знаю. Я просто делаю свою работу и