рождение мимо ушей (во-первых, они несмешные, Салим, держись от юмора подальше; а во-вторых, что взять с убогих?). На улице начинает светать, и спать ему явно хочется больше, чем перекидываться с Салимом оскорблениями, как шариком для пинг-понга.
— Они… — Он пытается подавить свой зевок, но не выходит. Все начинают зевать по очереди, пока Боргес не хрустит челюстью так, что остальные вздрагивают. — Они не будут распространяться насчет своих планов. Это чревато. Скорее всего, объявят, что нужно делать, за день до дела, если повезет. А если нет — то минут эдак за десять. Так что нам нужно, чтобы Шпора проявил чудеса шпионажа и узнал, как именно они поступят со скрижалями… — Рид делает паузу, но Салим настолько устал, что не поправляет его. — Чтобы мы могли придумать, как будем противодействовать.
— Есть идеи? — сонным голосом спрашивает Нирмана.
Рид кивает.
— Есть. — Он усилием воли приводит себя в сидячее положение на стуле. — Но сначала кофе.
Все соглашаются. В ближайший супермаркет посылают Андрея.
— Ищи болтуна, — говорит Рид полчаса спустя, высыпая в свой пластиковый стаканчик второй пакетик сахара. — В каждой банде есть свой болтун, это негласный закон бандитов.
— А в нашей банде? Ты, что ли, у нас болтун?
— Во-первых, у нас не банда, а католическая община, чувствуй разницу, — назидательно произносит атеист Рид. — Во-вторых, не я, а… — Он оглядывается по сторонам. — Андрей, во.
— Болтаешь ты пока больше, — замечает Зандли.
Может, она втайне на него запала и это просто способ выразить симпатию? Может, надо как-то мягко ее отшить?
— Я бы с большей радостью его послушала.
Рид передумывает насчет «мягко».
— Ты мне не нравишься, — ответственно заявляет он.
Зандли только хмыкает.
Убедившись, что он как следует потоптался по ее разбитому сердцу, Рид удовлетворенно продолжает:
— Итак, болтун. Вот как ты его узнаешь…
Чтобы найти Хан Цу, не приходится прикладывать много усилий. Он высокий, тощий, чем-то действительно напоминает Андрея: много двигается, много говорит. Он знаком со всеми, говорит со всеми, знает что-то о каждом, не следит за словами и все равно на хорошем счету у Сю Ханя.
— Подружись с ним.
Иголке хватает двух дней.
— А как заставить его рассказать мне… Ну, — он мнется, — именно про их планы на клише? Если он вдруг что-то знает?
Вокруг начинают сыпаться варианты:
— Угрожать ему?
— Прострелить ему колено?
— Подкупить его?
Сразу видно дилетантов. Рид выдерживает паузу, чтобы прозвучало солиднее, и произносит:
— Напоить его.
Забегаловка, которую люди Триады считают «своей», находится прямо в центре квартала — местные шутят, что это его сердце. Когда Сю Хань зазывает первую и вторую бригаду работающих на него выпить, он приглашает и Иголку. Отказываться неприлично: гэгэ не отказывают.
— Почему все твои планы так или иначе сводятся к алкоголю? — подозрительно спрашивает Салим.
— Потому что это одна из немногих вещей, объединяющая абсолютно всех в этом городе.
— А, то есть еще что-то, кроме желания тебя прикончить?
В забегаловке шумно, душно, голоса перекрывают друг друга, наслаиваясь многообразной китайской речью и диалектами. Те, кто родились в Джакарте, звучат как-то по-особенному грубо.
— Я вот тоже вырос в Джакарте, — говорит Хан Цу, опрокидывая в себя маленькую плошку хуанцзю — настоящего шаосинского старого вина, которое вообще-то надо потягивать, а не пить стопками.
Иголка заботливо подливает еще.
— Подкати незаметно, наливай ему, как только отвернется. Пусть пьет, пока не развяжется язык. А потом выведи его на улицу покурить и скажи…
— Мне очень нужны деньги, брат, — сокрушенно говорит Иголка, выпуская в жаркий ночной воздух белую струю дыма.
До закутка, где они разговаривают, все еще долетают голоса и шум, хотя Хан Цу захотелось отойти чуть подальше. Он и отошел бы, не напоминай он походкой матроса на штормовой палубе.
— А почему… ик… А работа… которую собирается… дать гэгэ? — пытаясь сообразить ответ, Хан Цу хватается за протянутую руку, и добрых пять минут они совместными усилиями поднимают его с земли.
— Наплети, — Рид определенно очень вдохновлен идеей, что опять придется кому-то врать, — наплети, что у тебя проблемы с… с матушкой! Она очень больна, она медленно умирает где-нибудь в антисанитарии и бедности в Коулуне…
— Коулун снесли еще в девяностых, тебе лет десять было.
— В любом другом месте в Гонконге, где можно умирать в антисанитарии и бедности, — закатывает глаза Рид. — Так пойдет, падре? В общем, Колючка, наплети чего-нибудь. И дави на его маленький пьяный мозжечок, дави!
— Ради матушки, — идет ва-банк Иголка, потому что упоминание матери уже два раза заставило Хан Цу прослезиться. — Я должен знать, какая работа мне предстоит. Она всегда хотела, чтобы я вырос честным человеком… Ну, и ты же понимаешь… Сколько заплатят?
— Ну, в общем, — Хан Цу нервно и пьяно облизывает губы, стряхивает пепел и наклоняется ближе, показывая, чтобы Иголка сделал то же самое. — Говорят, — он забывает, что хотел сказать, а глаза у него уже с трудом ловят фокус, — повезем какой-то твр. Двадцть девтго… Да, два-адцть девя-я-ятого. Утром вы… ик! …езжаем. А платят столько потому, что дльце не из этих, ну, как их, безпсных. Будет одна тачка, кто-то из нас водила, обзтльно с пушкой, и один человек из верхов с товаром. Я… я пдслшл, — чуть ли не плача, признается Хан Цу, — как гэ… гэ разгварвл с Большим Боссом. БэБэ скзл, что повезем твр из… этих, ангаров наших в Депоке, в аэропорт… ну этот, знчт, в Скарн-Хтт… Ты понял. — Он шмыгает носом. — Нельзя обманывать гэгэ, и пдслшивать нельзя, но я тебе доверяю, Лиу Цзы, ткчт никму, слышишь?
— И затем мы крадем скрижали. Вуаля, мы восхитительны!
Глава 5
Пункт пятый чертовски хитрого плана гласит: украсть скриж… оттиски.
Утром двадцать девятого, выйдя из ангара покурить, Иголка говорит в наушник, прикрываясь ладонями, чтобы