вам хорошего дня, мистер Сомс. Надеюсь, мисс Флер…
– С нею все хорошо, только вот на месте не сидится.
– Да-а, – проскрипел Грэдмен, – такой уж возраст.
Сомс вышел из конторы, подумав: «Старина Грэдмен! Был бы он помоложе, я бы его сделал опекуном. А так и не знаю, на кого положиться, кто проявит подлинное участие». Покидая тихую заводь, царство противоестественного спокойствия и желчной математической точности, Сомс вдруг мысленно вздохнул: «“В бытность под покрытием своего супруга”! Почему бы не запретить въезд в страну типам вроде Профона, вместо того чтоб осложнять жизнь миллионам трудолюбивых немцев?» – и удивился глубине собственного беспокойства, породившего столь непатриотичную мысль. Но как же таким мыслям не возникать, когда у тебя не бывает ни минуты настоящего умиротворения! Не одно, так другое!.. И Сомс зашагал в сторону Грин-стрит.
Через два часа Томас Грэдмен закрыл последний ящичек стола, сунул в карман жилетки большую связку ключей, которые оттопырили ткань со стороны печени, обмахнул рукавом старый цилиндр, взял зонт и вышел. Маленький, толстенький, в стареньком сюртуке, застегнутом на все пуговицы, он направился к рынку Ковент-Гарден. Прежде чем спуститься в подземку и сесть на поезд до Хайгейта, он всегда делал променад и заодно совершал сделки в сфере овощей и фруктов. Придут иные поколения, сменится мода на шляпы, разразятся новые войны, и Форсайты исчезнут во мгле, а Томас Грэдмен, верный и серый, каждый день на пути из конторы будет покупать себе овощи. Времена стали не те: сын потерял ногу, торговцы больше не складывали покупки в красивые маленькие корзиночки, зато подземка – удобная вещь. В общем и целом, Грэдмен не жаловался: здоровье, если учесть его возраст, было неплохим, а годовой доход после пятидесяти четырех лет в юриспруденции приближался к восьми сотням. Правда, большую часть этой суммы составляли проценты с арендной платы, а поскольку недвижимость Форсайтов распродавалась, этот источник мог вскоре иссякнуть. Жизнь между тем становилась все дороже и дороже. Подобные соображения в последнее время немного тревожили Грэдмена, хотя он понимал, что от тревог толку мало, и часто повторял: «Все под Богом ходим». Только вот судя по тому, что творилось с лондонской недвижимостью, в Бога нынче верили немногие. Что бы сказали мистер Роджер и мистер Джеймс, если бы видели, как распродается их имущество? «Жизни ныне здравствующих», да еще двадцать один год – этого ограничения[76] не обойти. С одной стороны, мистер Сомс заботится о своем здоровье, а мисс Флер девушка прехорошенькая и непременно выйдет замуж… С другой стороны, детей сейчас многие не имеют. Вот сам он, Грэдмен, стал отцом в двадцать два года. Мистер Джолион женился еще в Кембридже, и в тот же год у него родился первенец. Боже правый! Это было в семидесятом году – задолго до того, как старый мистер Джолион, тонкий судья в вопросах недвижимости, забрал свое завещание у мистера Джеймса. Да! В те дни дома скупали только так, и никто не носил хаки, и люди не наступали друг другу на головы, чтобы что-то получить, и огурцы стоили два пенса, и дыни… О, какие дыни были раньше! Как вспомнишь – слюнки текут! Пятьдесят лет прошло с тех пор, как Грэдмен пришел в контору мистера Джеймса, а тот ему сказал: «Вы, Грэдмен, еще юнец, но если постараетесь, станете зарабатывать пять сотен в год». И он старался, и имел страх Божий, и служил Форсайтам, и соблюдал вечерами овощную диету. Ну а теперь, купив выпуск «Джона Булля» (хотя эта скандальная газетенка вовсе ему не нравилась), он ступил на эскалатор метрополитена с коричневым бумажным свертком в руках, и был унесен во чрево земли.
VI
Частная жизнь Сомса
По дороге к дому Уинифрид Сомсу пришло в голову заглянуть на Саффок-стрит к Думетриусу, узнать про Крома. Пожалуй, прошедшая война была ненапрасной хотя бы потому, что пейзаж Джона Крома, принадлежавший старому Болдбери, оказался на рынке! Старик умер, сын и внук погибли, а родственник, который все унаследовал, решил продать картину – одни говорили, из-за состояния Англии, другие – из-за астмы. Если вещь попадет к Думетриусу, он взвинтит цену так, что не подступишься. Нужно было выяснить, у него ли она, а если нет, то попытаться получить ее самому. Поэтому Сомс, набравшись терпения, долго толковал с Думетриусом о том, не повысится ли спрос на Монтичелли, раз уж нынче в моде картины, похожие на что угодно, только не на картины. Потом разговор зашел о будущем Джонса, потом – о будущем Бакстона Найта. Только уходя, Сомс спросил:
– Кстати, что насчет того Крома? Его все-таки передумали продавать?
Как Сомс и предполагал, Думетриус ответил с гордостью расового превосходства:
– Почему же? Я его покупаю, мистер Форсайт, сэр!
То, как вздрогнули веки перекупщика, укрепило Сомса в решимости безотлагательно написать наследнику Болдбери, что единственный достойный способ продать Крома – это договориться с покупателем напрямую, без посредников.
– Хорошего дня! – сказал Сомс и вышел, предоставив Думетриусу и дальше считать себя ловкачом.
На Грин-стрит Флер не оказалось: она уехала куда-то на весь вечер и следующую ночь тоже собиралась провести в Лондоне. Удрученный этим обстоятельством, Сомс сел сначала в такси, а потом на поезд.
Домой он вернулся около шести. Воздух был тяжелый, кусалась мошкара, гремел гром. Прихватив корреспонденцию, Сомс поднялся к себе, чтобы смыть лондонскую грязь.
Почта была неинтересная: квитанция, счет за покупки Флер, приглашение на выставку гравюр… А еще письмо, начинавшееся словами: «Сэр, я считаю своим долгом…» – наверное, какое-то воззвание или что-нибудь неприятное. Сомс хотел посмотреть на подпись, но ее не оказалось. Недоверчиво перевернув лист, он изучил каждый уголок. Не будучи публичной фигурой, Сомс до сих пор ни разу не получал анонимных посланий, и сейчас первым его побуждением было порвать письмо, как нечто опасное, а вторым – прочитать, как нечто еще более опасное.
«Сэр, будучи лицом незаинтересованным, я считаю своим долгом сообщить вам о том, что ваша супруга состоит в связи с иностранцем…»
Сомс остановился и изучил почтовую марку. Насколько можно было разобрать, название пункта отправления содержало букву «т» и заканчивалось на «си». Челси? Нет! Бэттерси? Возможно. Он стал читать дальше:
«Иностранцы все друг друга стоят. Вышвырнуть бы их из страны одним махом! Этот встречается с вашей женой дважды в неделю. Я доподлинно знаю то, о чем говорю, а видеть, как англичанина обманывают, мне не по нутру. Присмотритесь, и сами увидите, прав ли я. Вмешиваться в ваши семейные дела я бы не стал, если бы речь не шла о грязном иностранце.
Ваш покорный слуга».
Сомс выронил письмо с таким чувством, будто вошел к себе в спальню и