Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

являлась ситуация, противоречащая его убеждениям.

Александр Исаевич Солженицын — человек, несомненно, из славянофильского лагеря, патриот России, человек русской традиции и культуры, литературные и художественные труды и сама судьба которого вызывают все больше споров и даже противостояния сил. И вот это последнее и требует особого внимания, рассмотрения и всесторонней оценки, потому что советское время, где мы впервые наблюдаем господство постмодерна (хотя скрывающегося за фасадом советского модерна), не могло не отразиться на человеке, который был не просто писателем, а претендовал на высшую ступень писательства — быть светским пророком. В этом статусе нельзя было отрешиться от времени, пренебречь его законами, не жить им, не дышать его воздухом, — вот почему наш первый тезис будет состоять в том, что русский писатель А. И. Солженицын в своем пророческом даре жил и действовал в условиях постмодернистской реальности, и его художественное, прежде всего, творчество должно укладываться в эту парадигму.

Славянофильство как умозрительная (интеллигентская) форма существования русского православия за XIX и начало XX в. претерпело ряд серьезных трансформаций, главные из которых можно свести к появлению двух направлений: а) либеральное (этическое) славянофильство и б) консервативное (эстетическое) славянофильство. Первое было сопряжено с именами И. С. Аксакова, Ф. И. Тютчева, Вл. С. Соловьева и той последующей линией мыслителей, которые их поддерживали. Сюда вошли позже такие персоны, как Л. Н. Толстой, В. В. Розанов, В. О. Ключевский. Второе утверждается именами М. Н. Каткова, К. Н. Леонтьева, Н. Я. Данилевского, К. П. Победоносцева и Ф. М. Достоевского и всех других меньшего уровня, кто разделял их идеи. Стоит сказать, что разделение славянофилов на две ветви было замечено уже современниками. В 1893 г. Вл. Соловьев пишет: «Идея национальности сделалась исключительным достоянием охранительной, так сказать правой группы славянофильства. Идея о всемирно‐исторической роли русской национальности возрождена была на наших глазах другой группой, которую можно было бы назвать левой группой славянофильства; связь ее с славянофильством несомненна, хотя она сама и отказывается иногда причислять себя к последователям этого учения»[1246]. К первым Соловьев относит Данилевского, Леонтьева и других, ко вторым — себя, причем со вторыми он связывает традицию, тянущуюся от классического славянофильства.

Закономерен вопрос: откуда возник этот потенциал для разделения славянофильства на две ветви, в общем‐то, уже далеко стоящие друг от друга, хотя и не порывающие связей? На наш взгляд, никакого разделения славянофильства не было; была одна ветвь и одна линия, начатая братьями Киреевскими, Хомяковым, подхваченная Аксаковыми и т. д. То же направление, которое принято называть западниками, в процессе весьма эффективного антизападнического курса императора Николая I, с его системным подходом, реализованном в триаде «православие, самодержавие, народность», — внутри страны было локализовано, частично вытеснено за границу (А. И. Герцен и другие), и тем самым полностью погашена его активность. Но западничество не было уничтожено благодаря тому, что славянофильство в трудную для них минуту открыло свои двери для западников, приняло их у себя и дало возможность действовать под почвенническим крылом. Не отсюда ли появился славянофильский либерализм, который мы наблюдаем в антиниколаевской фронде И. С. Аксакова, его тестя Ф. И. Тютчева, дочерей последнего, других близких этой группе славянофилов, имевший далеко идущие последствия. Консервативные (почвенические) славянофильские силы проявляли себя в деятельности М. Н. Каткова, Н. Я. Данилевского, К. П. Победоносцева, Ф. М. Достоевского и К. Н. Леонтьева. Славянофилы‐почвенники, в отличие от славянофилов‐либералов, появились сразу как отдельное славянофильское направление, как отдельная ветвь, на волне поглощения классическим славянофильством западничества. Эти новые — имперско‐консервативные — славянофилы отделили себя от прежней славянофильской линии, хотя и не тотально либеральной, но все же имеющей либеральный дух; укрепили свои консервативные тылы и освободились от всех прежних либеральных утопических балластов, которые были присущи раннему славянофильству. Здесь мы видим результат превращения славянофильства из «земского дела» в государственно‐церковное. Обе эти славянофильские ветви вызрели до некоей полноты, которую олицетворяют такие фигуры, как Ф. М. Достоевский (почвенники) и Л. Н. Толстой (либералы).

Почвенники искали возможности предупредить общество о грядущих напастях, о том, что день грядущий готовит нам; о подводных камням, таящихся в тех или иных идеях, не исключая и самой дальней эсхатологической перспективы. Либералы же из числа славянофилов были заняты радикальным обвинением власти в несовершенстве, учили и давали советы, как правильно решить тот или иной общественный и социальный вопрос. Таким образом, высшими формами у того и другого направления стали пророчество и учительство. Ф. М. Достоевский выступал как пророк, Л. Н. Толстой же претендовал на роль учителя общества и государства. И обе эти роли — пророческая и учительная — не были случайностями, являлись выражением особенностей модерна — эпохи, в которую жили оба литератора.

Понятия «светского пророка» и «учителя»

Само понятие «светского пророка» родилось на Западе, в рамках новой мировоззренческой реальности, называемой модерном (с эпохи Возрождения), и было связано с появлением автономной светской сферы, распространившейся поначалу только на область художественного творчества. Чем объяснить появление светских пророков? Только тем, что отказавшись от «господства религии», литераторы, художники, скульпторы попытались «по‐светски» решать те проблемы, которые с их точки зрения не позволяла им решать Католическая Церковь. И главная из этих проблем — проблема духовного пути, который каждый из верующих должен был проходить не автоматически, а сознательно. Постепенность этого пути предполагала не довольствование некими готовыми результатами, отчего человек виделся лишь пассивным потребителем духовных истин, а раскрытие их через движение, сопряженное с духовными усилиями и сосредоточенным вниманием. Вот почему главным для этой сферы становится понятие «притчи». Через притчу происходит постепенное узнавание веры, приобретается личный религиозный опыт, человек укрепляется духовно. Притчевая форма виделась важной формой овладения культурой, поэтому каждый художественный деятель должен был стремиться быть пророком, нести в той или иной мере пророческую функцию. Для пророка принципиальным является обращенность в близкое или далекое будущее, чтобы было время и был путь для постижения искомой истины. Религиозный пророк видит будущее как откровение, как картинку, о чем он и рассказывает современникам; светский же пророк может видеть будущее лишь в скрытом образе, в символе, в редукции подлинной реальности. Микельанджело создает свои выдающиеся скульптуры самых крупных ветхозаветных пророков «Давид» и «Моисей» именно в контексте этого возрожденческого тренда.

Кроме того, светскость в эпоху господства католицизма еще не предполагала господства атеизма, прямой и открытой оторванности от Бога и Церкви, и это придавало миссии светского пророка дополнительную мотивацию духовности и близости к религиозному пророческому служению. Когда же вследствие Реформации появляется протестантизм, тогда светскость, лежащая в основе светского пророческого служения, становится другой. Она теряет свою последнюю связь с Церковью как Телом Христовым, в связи с чем светский пророк (уже в протестантской традиции) перестает быть аскетом, перестает ориентироваться на отдаленное будущее и опускается на уровень учительства. Его интересует только «злоба дня», только настоящее, только текущая актуальность. Дальнейший активный процесс, связанный с очищением модерна,