Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

объясняя себе мотив разрыва.

Но если Глазунов, как талантливейшая натура, сам создавал подобный салон, исходя из своих представлений о прошлой жизни, из связей и своего художественного таланта, то в других случаях такая среда появлялась вокруг сохранившихся людей старой традиции, людей сословной культуры. Например, «лосевская среда» формировалась самим Алексеем Федоровичем в 1960–1980‐е годы, как только стала появляться свобода для живого общения. Это был совершенно другой вектор направления традиции, без акцентировки «русскости», сословности, дореволюционого традиционализма, включающего монархизм и т. д. И хотя сам Лосев был человеком русской традиции, но очевидная его приверженность к Серебрянному веку, ко всему тому, что составляло контраст русскому модерну (официальной линии) и выражалось в сугубом внимании к античным формам и адаптации античной традиции в рамках российского модерна, — всё это повлияло на круг его учеников и круг его почитателей в последние годы. Это была не русская среда (в ее культурном, традиционном значении), и потому здесь никогда не стояло задач, подобных тем, которые ставились и решались в глазуновском кругу. Поэтому и присмотра, и опеки такой со стороны бдительных органов здесь не было. Интересно, что прорываться к Лосеву начали уже в 1950‐е годы, сразу после смерти Сталина. Так, американский философ Дж. Клайн в 1956 г. сумел найти Лосева, и Алексей Федорович даже невольно задал вопрос: «Клайн, как Вы меня откопали?»[1239] Постепенно круг людей, ищущих возможности пообщаться с великим философом и поучиться у него, только расширялся. Приходили люди, ищущие культурного общения «с бывшими». Так, в книге А. А. Тахо‐Годи перечисляются люди из самых разных областей гуманитарных наук, для многих из которых Лосев был не просто человеком необыкновенной эрудиции и фундаментальных, обширнейших знаний, но «окном в прошлое», «человеком стариной культуры». Так, упоминается историк Ю. Кашкаров (из казаков, как и Лосев), который «жил прошлым, видел в нем своих предков, усиленно восстанавливая выкорчеванное советской властью генеалогическое древо своей семьи. Знаниями обладал богатыми, все переплетения родовых ветвей знал наизусть, дружил с людьми „бывшими“, пострадавшими, пережившими крушение своих усадеб, имений, близких, но сохранившими память о прошлом, которое так горячо любил Юрий. Он‐то нас (т. е. А. Ф. Лосева и А. А. Тахо‐Годи. — О. К.) познакомил с семьей С. В. Бобринской, внучки Антонины Николаевны Трубецкой, сестры братьев князей Трубецких, Сергея и Евгения, выдающихся деятелей русской культуры»[1240]. «Лосевская среда» включала в себя философов, музыкантов, художников, литературоведов, историков, этнографов. Перечислим упомянутые А. А. Тахо‐Годи имена: М. В. Алпатов, А. А. Сидоров, Г. К. Вагнер, Ю. Дунаев, А. А. Аникст, Л. Е. Пинский, Ю. Б. Виппер, Б. И. Пуришев, М. С. Альтман, В. В. Соколов, М. Ф. Овсянников, Г. И. Соколов, Т. Б. Князевская, П. А. Николаев, П. В. Палиевский, А. В. Гулыга, В. А. Карпушин, В. В. Бибихин, Л. Н. Столович, П. П. Гайденко, Ш. Хидашели, Н. Чавчавадзе и многие другие[1241]. Учеником Лосева был академик С. С. Аверинцев; нередким посетителем лосевской квартиры был нынешний директор «Православной энциклопедии» В. Карпец. В 1980‐е годы «наплыв посетителей в день рождения стал принимать угрожающие формы — сидели на веранде, в комнатах, в маленьком домике… стали захаживать к нам на Арбат люди совсем незнакомые, почитатели Лосева (мы и не подозревали, что число их растет)»[1242]. Мир русского философа Серебряного века оказался притягательным для людей самого широкого круга. Но, очевидно, здесь было место и русской сословной культуре. Кого‐то хотел и стремился видеть сам Лосев, например, вдову М. М. Пришвина, или вернувшегося из эмиграции Н. З. Чавчавадзе, кто‐то становился учеником, почитателем, или был родственником близких друзей и его знакомых. Отпевали Алексея Федоровича дома священники о. Владимир Воробьев, о. Валентин Асмус, о. Геннадий Нефедов и о. Аркадий Шатов. «Лосевская среда» не распалась и после кончины философа в 1988 г., потому что постепенно образовалось культурно‐просветительское общество «Дом А. Ф. Лосева», которое регулярно, до сих пор, проводит философские и литературно‐музыкальные встречи, приглашает постоянных участников их посещать лосевскую библиотеку.

На звание создателей «среды» претендовали не только некоторые представители старого, дореволюционного поколения, но и родившиеся уже в советское время, однако ставившие целью собрать рядом с собой или старинные культурные и духовные артефакты, или людей старой культуры. К таковым можно отнести, кроме упомянутого выше И. С. Глазунова, Вадима Валерьяновича Кожинова — литературоведа, писателя и историка. Сам Кожинов так писал о своей задаче: «Мне просто хотелось создать вокруг себя культурную среду наивысшего из возможных тогда уровней: мыслители, философы, писатели, поэты… Мне всегда хотелось, чтобы существовал пласт людей, в которых проявлена вся наша тысячелетняя Россия, а не какие‐то кусочки ее истории. И это были абсолютно разные: с одной стороны, Михаил Михайлович Бахтин, который родился еще в 1895 году, человек высочайшего философского уровня, еще 15‐лет-ним мальчиком, если только я видел в человеке огонь, связанный с тысячелетней нашей культурой, то старался быть рядом с этим человеком… Меня все время интересовала именно история в зеркале литературы и языка»[1243]. А ведь на эту среду, как и на великолепные, по своему языку, профессионализму и смысловой глубине труды самого В. В. Кожинова, опирались, по сути, все самые крупные представители замечательной плеяды писателей‐деревенщиков, сумевших в 1960–1980‐е годы вернуть в культурный мир России подлинно крестьянское понимание жизненных основ и задач деревни. Писателям и поэтам чрезвычайно важна и нужна была не абстрактная критика и беспочвенно умствующее литературоведение, а философия литературы, опирающаяся на родные корни и традиции. Эта среда создавала общий художественный мир русской народной культуры, и в этом была ее заслуга. Сам Кожинов, как он отмечает, очень нуждался в поддержке и даже присутствии рядом с собой людей «старинной русской культуры и традиции», он искал, к кому бы прислониться. Был вариант — А. Ф. Лосев, как представитель дореволюционной религиозной философской школы. Но вокруг философа уже существовала своя обширная среда и свой мир (а это 1960‐е годы), поэтому таким человеком для Кожинова становится М. М. Бахтин. В. В. Кожинов оставил после своей кончины значительное наследие, которое, на наш взгляд, продолжает выполнять ту же самую роль, какую выполнял сам исследователь для тех людей, с которыми он общался в рамках существования своей «среды». И хотя сегодня нет ни мемориальной квартиры‐музея, ни памятников В. В. Кожинову, но за счет его не потерявших свежести и актуальности произведений сохранилась «кожиновская среда», которая продолжает формировать русскую гуманитарную мысль и поддерживать русскую культурную традицию.

В свете всего сказанного об особенностях существования (русской) интеллигенции в советский период, становится очевидным существование неких общих закономерностей: чтобы сохраниться и выжить чисто физически, ей приходилось выбирать одно из двух зол: а) или принимать в качестве составной части своего внутреннего ценностного мира не только традиционный комплекс ценностей, православно‐церковный по‐своему содержанию (в некоторых случаях, как это было с Б. А. Рыбаковым, этот комплекс был заменен на славяно‐языческий, как суррогат славянофильства, или же симбиоз того и другого[1244]), но и советские ценностные императивы; б) или же к традиционным, русским ценностям допускать ценности