— Всё это можно прекратить, — улыбается Кухарь.
— С хера ли! — ржёт краснорожий. — Мне нравится. А я, балбес, не хотел пробовать новую забаву. Молодец ты, Петруха, б*я. Отличную мыслю подкинул.
На лицо снова падает мерзкая тряпка. Твою дивизию… Дайте подышать-то! Я готовлюсь опять погрузиться в пучину ужаса, но в этот момент открываясь скрипит дверь.
— Товарищ майор… — раздаётся испуганный голос. — Разрешите обратиться…
— Какого х*я, Раждайкин⁈ Я сказал не отвлекать! Только если атомная бомба взорвётся! Ты на гауптвахту присесть захотел что ли? Присядешь, значит. Видишь, у нас тут веселуха какая?
— Там дежурного офицера вызывают… — неуверенно отвечает мой спаситель.
— Кто это там такой охеревший? — недовольно спрашивает майор.
— Полковник Кардович…
— Мать твою за ногу! Какого хера он припёрся⁇
— Не знаю…
— Бл*дь! Принесла нелёгкая! Сука, как моё дежурство, так проверка! За***ли! Ладно. Все выходим! Быстро на выход! Потом продолжим. Он щас поорёт минут пятнадцать и отвалит. Так что перерыв.
— Идите-идите, — говорит Кухарчук и снимает тряпку с моего лица. — А мы тут пообщаемся немного. Рядовой, стул мне принеси. И ключ дай от наручников.
— Нахер тебе ключ⁈ — бычится красномордый.
— Давай-давай, — отвечает Поварёнок и подмигивает. — Может, мы договоримся о чём-нибудь.
Ну-ну, хитрован, блин… Все выходят, а мы остаёмся.
— А-а-а… — стенаю я.
— Что, худо тебе? — сочувствует Кухарчук. — Знаю, что это ткое. Но ты, по большому счёту, сам виноват. Так ведь?
— А-а-а… — единственное, что могу ответить я.
Приходит солдатик и ставит стул. Перед тем, как уйти, он бросает на меня взгляд, говорящий, типа, прости брат, я не по своей воле. Впрочем, сейчас сочувствие мне будет мерещиться даже в Кухарчуке и в его стуле.
— Я дверь закрою на ключ, — говорит боец. — Товарищ майор приказал. Вам если надо выйти будет, постучите просто, и мы вас выпустим.
Кухарь кивает. Он садится на стул и скрещивает руки на груди.
— Послушай, Егор, — играет он роль хорошего копа. — Совершенно не обязательно страдать и уж тем более жизнь отдавать. Ради чего? Тебе всё равно этот чемодан ничем не поможет, тебя никто не будет всерьёз воспринимать. Зачем он тебе, что с ним делать? Отдай и пойдёшь к своей милой и очаровательной невесте. И её спасёшь. Ведь она тоже в опасности из-за твоего упрямства.
Сука! Знает, как ударить по больному.
— Хорошо подумай, Егор.
— А-а-а, — продолжаю я испускать дух. — Пётр Николаевич… пожалуйста… развяжите жгут… Я ног не чувствую… А-а-а… говорить не могу, как больно. Я же всё равно пристёгнут… Куда мне деться?
Он нерешительно поднимается и подходит к моим ногам.
— Ампутируют из-за вас… Развяжите… А-а-а…
— Ладно, — соглашается он. — Но смотри, давай так. Я пошёл тебе на уступку и ты мне тоже пойди.
— А-а-а… — всё громче страдаю я.
— Ну, хорошо-хорошо. Помни мою доброту.
Такое не забывается, будь спокоен.
Он наклоняется и, поколебавшись, развязывает мои путы.
— Уфф, — выдыхаю я, пытаясь пошевелить стопами.
Поняв, что ноги слушаются и их больше ничего не держит, я делаю резкий мах левой и боковой стороной ноги, херачу по роже Кухаря. Он охает, но не успевает отреагировать, потому что его голова оказывается зажатой моими ногами.
Как тебе такой финт ушами?
Я не просто держу его в капкане, но потихоньку усиливаю хватку.
— Брагин! — хрипит он, становясь пурпурным и пытается молотить руками по моим клещам из ног.
— Ключ он наручников! — требую я.
Он думает сопротивляться, хватается за мои ноги руками, но я так сжимаю хват, что он даже двинуться не может.
— Очень и очень аккуратно, — командую я. — Чуть малейшая оплошность, и всё. Ты меня понял? Смерть твоя будет мгновенной.
Рожа его превращается в огромную разваренную свёклу. Кухарчук, медленно тянет руку к карману.
— Только дёрнись! — повторяю я. — Только выкинь какую-нибудь глупость, сразу башку сверну.
Держать его так очень трудно. Ноги уже не выдерживают напряжения, но какие ещё варианты? Он запихивает руку в карман кителя и, пошарив, вытаскивает ключик.
— Вложи мне в руку! — приказываю я. — Тихонько, тихонько…
Он хрипит.
— Быстро, но аккуратно, ты уже сдохнешь через минуту. Не вздумай уронить. Тогда тебе конец.
Кухарь послушно тычет в мою пристёгнутую руку ключик. Есть! Теперь самому бы не уронить… Я выкручиваю руку, стараясь попасть в скважину. Щёлк… щёлк… Блин! Ещё раз! Щёлк… и браслет раскрывается.
А Кухарчук начинает заваливаться на шконку. Я быстро расстёгиваю браслет на второй руке и выпускаю Кухаря. На волю… не совсем, конечно.
Он действительно уже при смерти. Ничего, оклемается. Я вскакиваю с койки и на всякий случай бью его по кадыку. Голова его запрокидывается и он падает мордой на металлические полосы металла. Я быстро вынимаю из его кобуры «ПМ» и, засунув себе в карман, начинаю паковать своего заложника. Он мне ещё живым нужен. Сейчас, пока красномордый ублажает своего начальника, нужно вытащить Алика с Витькой и втроём пробиваться на выход.
Я защёлкиваю наручники на его руках сзади за спиной. Обматываю шею жгутом и прикручиваю конец к браслетам, повыше заломив руки. Теперь ему придётся беспокоиться и о том, чтобы самому себя не задушить.
Кухарь начинает приходить в себя и шевелиться. Я резко ставлю его на ноги. Он мне ещё может пригодиться.
— Как ты уйдёшь, дурак? — хрипит Кухарчук. — Здесь солдаты, охрана, колючка… Отдай чемодан, баран.
— Баран? — переспрашиваю я и врубаю ему по почкам.
Он тут же становится шёлковым…
— Прости, да, — шепчет он. — Но тебе отсюда не выйти… Лучше сдайся, и мы сделаем вид, что ничего не было.
Я ставлю его, как щит напротив двери, а сам прячусь за ним. Боюсь, придётся и пострелять. Солдатиков только трогать не хотелось бы… А вот красномордому одно место отстрелить не помешало бы.
— Делай, что я скажу и останешься жив, — говорю я и в этот момент в дверном замке поворачивается ключ.
Звук кажется громким, как гром. Как гром среди ясного неба.
— Без глупостей! — напоминаю я. — Слышишь? Без глупостей!
Я дёргаю его за жгут, а он в ответ только хрипит.
Моё тело напрягается, готовясь к любым поворотам. Пистолет я направляю на дверь и… И она с тихим скрежетом распахивается…
9. Она же не бандероль
— Егор! Свои!
На пороге стоит Алик, а за ним Виктор и согнутый в три погибели солдатик с заломленной рукой.
— Погнали! — машет головой Алик. — Брось ты этого козла.
— Не, — машу я головой. — Козла бросить никак не могу. Я его только в руки правосудия могу сдать или кладбищенским работникам. Точно. Хорошая идея. Закопаю тебя вместе с чемоданом. Охраняй. Ладно, ребятки, погнали.
— Слышь, земляк, — говорит солдатик. — Вы как с губы выйдете, к воротам не ходите, заметут вас. Если хозяин бухой приехал, там щас полный атас. Лучше поверните направо за угол и бегите к складу ГСМ. Поймёте, там бочки и цистерна. Короче, заходите за гараж и идёте вдоль забора. Там будет щит железный, ржавый такой. Отодвинете, а за ним дыра большая. Только задвиньте обратно потом. А меня в камере закройте.
— Меня тоже в камере закройте, — просит Поварёнок.
— Нет, Пётр Николаевич, — отвечаю я. — Ты мой законный трофей. Я из тебя чучело сделаю. Или щит, если стрелять начнут. Вить, не держи ты бойца. Спасибо, братан. А портянки нет? Кляп нужно сделать.
— Да не буду я орать, не надо кляп… — беспокоится Кухарь.
— Конечно, не будешь с портянкой-то в глотке.
Сделав кляп, идём на выход. Впереди Алик, за ним скрюченный Поварёнок, потом я, замыкает Виктор. Мы проносимся по коридору и подбегаем к двери. На посту никого — все по камерам. Тишина. И только из коморки дежурного доносится негромкий голос диктора:
— Начинаем концерт по заявкам радиослушателей…