— Между прочим, — не сдаюсь я, — весьма опрометчиво было для человека на вашей должности-то. Мягко говоря.
Машина подъезжает к железным воротам со звёздами. Ух-ты. Белая ртутная «кобра» освещает их белёсым цветом. Подбегает сержантик в шапке и ПШ. Вэвэшник. Водитель показывает какую-то бумагу, сержант даёт отмашку и через некоторое время ворота начинают раскрываться.
— Вы прям во все тяжкие ударились, — хмыкаю я. — Отдались конкурентам с потрохами. Это не очень хорошо для продолжения карьеры.
— Отстань, Брагин, чего ты хочешь, чтобы я взорвался что ли? — зло отвечает он. — Зачем? Ничего хорошего от этого тебе не обломится. Готовься давай к разговору.
— Я, как пионэр, товарищ майор. Всегда готов.
Проехав по территории части, мы останавливаемся у приземистого барака.
— Ну вот, гауптическая вахта, — хохмит Кухарчук. — На выход, пассажиры.
Меня выводят. Алика и Виктора тоже. Встретившись с ними взглядами, я подмигиваю. Они выглядят встревоженно. Ну, ещё бы. У двери в барак стоит толстопузый майор с красной рожей и выпученными красными глазами да ещё и в гротескно огромной фуражке.
— Заговор майоров? — подмигиваю я, проходя мимо.
— Чего⁈ — ревёт он. — Ну-ка стоять, бл*дь! Ты больно шустрый и хитро вые***ный, я смотрю? Через пять минут будешь у меня кровью харкать! Истекать, бл*дь, из всех щелей.
В доказательство сказанному, он бьёт меня здоровенным, как арбуз, кулаком по уху. Вернее, пытается. Я отворачиваюсь и чуть уклоняюсь, так что его снаряд касается меня лишь вскользь.
Он разражается десятиэтажной матерной конструкцией. Виртуоз.
— Да погоди ты, Саня, мне же не просто его отмудохать надо, — одёргивает его Кухарь.
— Ну и мудохай сам тогда, — обиженно говорит его собрат-майор.
Да, попадос, походу…
Два киргиза с краповыми погонами провожают по длинному тёмному коридору, показывая дорогу и открывая тяжёлые металлические двери единообразно выкрашенные тёмно-серой эмалью. Размещение оказывается индивидуальным, одноместным. Ощущение так себе. На стенах острыми шипами топорщится неровно набросанная «шуба» из штукатурки.
Гауптвахта старинная, в камере пахнет отвратно — тошнотворная затхлость и душное зловоние. Зато освещение яркое. Железная койка с переплетёнными металлическими пластинами вместо матраса. Из мебели всё. Окно под потолком небольшое, но не зарешёченное. Стекло разбито. Холодно, зато хоть какой-то свежий воздух. Дверь совершенно тюремная. Ну ладно. Нужно готовиться к утоплению. Не сомневаюсь, что начнём мы с этого.
Ладно. Растяжка, медитация и небольшая разминочка для дыхалки. Пригодится, сто процентов.
Через несколько минут открывается дверь и в камеру заходят три солдатика и два майора — Кухарчук и красномордый. Один из солдатиков тащит канистру с водой и тряпку. Ну, понятно.
— Давайте! — командует вэвэшник. — Пристёгивайте. Отбой, заключённый!
Я стою, делаю вид, что не понимаю.
— Вы всё взвесили, товарищ майор? — спрашиваю я Кухаря и тут же получаю мощный тычок в грудь.
— Лежать, сука! — орёт красномордый.
Отлетаю на шконку.
— Пи**еть будешь, когда спросят! — ревёт он. — Давайте, пристёгивайте его, на**й!
Мне вытягивают руки по швам и пристёгивают наручниками к ложу, а ноги припутывают каким-то жгутом.
— Подставляйте кирпичи! — командует местный мясник.
Выясняется, что кирпичей нет.
— Вы, бл*дь, чурки еб**ые! — свирепеет майор. — Я, бл*дь, кому объяснял⁈ Быстро, нах! Бегом, я сказал! Х**путалы косорылые!
Крайне неприятный тип. Ненавижу, таких свиней. Надеюсь, он когда-нибудь познакомится с Михал Михалычем. И встретится в тёмном переулочке вот с этими парнишками, когда они дембельнутся. Почему-то мне кажется, они не будут такими же тихими, как сейчас и слишком гуманными тоже не будут, проясняя своё отношение к национальной политике.
Появляются кирпичи. Их кладут под ножки у меня в ногах.
— Не привинчены что ли? — удивляюсь я.
— Готовились к твоему приезду, — поясняет Кухарь.
— Ну чё, мальчонка, — добреет вдруг краснорожий. — Давай, порадуй нас.
На моё лицо кладут мокрую вонючую тряпку и её край запихивают мне в рот. Американские фашисты.
— Ну-ка, — слышу я голос местного палача. — Ты, рыло, дай сюда канистру. Понеслась, короче. Держите ему жбан. Как следует, я сказал! Смотри, б*я, чтоб он тряпку не выплюнул, а то сам следующим будешь.
Я набираю полную грудь воздуха. Буду держаться до последнего. Суть экзекуции в том, что льющаяся через тряпку вода заполняет нос и глотку. Поскольку тело лежит под небольшим углом — голова внизу, а ноги вверху — в носоглотке создаётся гидрозатвор, не позволяющий воздуху пройти в дыхательные пути. Но, при этом, вода в лёгкие не попадает.
Создаётся полное ощущение утопления без, собственно, утопления. Но я пока ещё пользуюсь набранным в лёгкие воздухом, так что эти знания всё ещё теоретические. Несколько разных чуваков в штатах, оравших, что это не пытка или, во всяком случае, лёгкая пытка вызывались пройти через это дело и доказать на своём опыте, что ничего страшного в этой хрени нет и…
— Он чё дыхание задержал что ли? — разочарованно спрашивает красномордый, отвлекая меня от размышлений.
И в тот же миг я получаю удар в солнечное сплетение, обжигающий горячей молнией всё тело. Я дёргаюсь, но пошевелиться не могу — голова прижата к металлу, руки прикованы, а ноги примотаны. Наручники впиваются в запястья, я хриплю выплёвывая воду из гортани и тут же, совершенно непроизвольно и неконтролируемо делаю резкий вдох и… начинаю тонуть, инстинктивно тянуться наверх, к поверхности, но остаюсь скованным и неподвижным.
В глазах темнеет, лёгкие разрываются а носоглотку разрывает острая боль. Накатывает отчаянье и паника. Время останавливается и этот кошмар оказывается бесконечным… Начинаю терять сознание, и в этот момент тряпка исчезает и руки отпускают мою голову. Я откашливаюсь и отплёвываюсь, пытаясь продышаться…
Блин… капец… Честно говоря, я тоже считал, что эта пытка не такая уж и страшная, как и те американские активисты. Никто из них не продержался больше двадцати секунд. Слабаки. Они признали, что это дело очень херовое и самая что ни на есть пытка. Вынужден с ними согласиться. Подтверждаю, короче…
— Ну вот, — говорит Кухарчук склоняясь надо мной и глядя скорее участливо, чем злорадно. — Теперь можем попробовать поговорить. Хорошо?
— Да, — киваю я. — Сразу хочу сказать, вдруг потом не смогу или забуду, кислородное голодание вещь опасная, сами понимаете, так вот, я сожалею, что заставил вас пройти через это, Пётр Николаевич. Вас, конечно, убить мало, что я рано или поздно и сделаю, но это жесть просто. Хотя, вас под дых не били, но, в любом случае, кайфа мало.
— Рад, что ты так думаешь, — усмехается Кухарь, — но это не поможет избежать продолжения испытания, если мы не достигнем взаимопонимания по нескольким пунктам.
— Лилию забирайте, — сразу отвечаю я. — Могу сказать, где она лежит. Дома у меня. А вот чемодана у меня нет. Я его в глаза не видел. Не я его изымал, и не моего уровня это дело.
— Не твоего, рад, что ты это осознаёшь, — холодно усмехается Поварёнок. — Но по моим данным, он оказался, как раз, у тебя.
— Откуда данные такие? — не сдаюсь я. — Враньё, Пётр Николаевич.
— А мне он очень и очень нужен, — не обращая на мои слова внимания, продолжает он. — Больше жизни, практически. Так что у нас обоих, можно сказать, последний шанс. У меня получить то, что принадлежит мне, а у тебя остаться в живых.
— То есть… — я не успеваю договорить и на моё лицо снова ложится мокрая тряпка.
Твою дивизию!!! Я снова тону, захлёбываюсь и теряю рассудок. Снова жуткая паника, острая боль в лёгких, в глотке, в запястьях и затухающий огонёк жизни, оставляющий меня наедине с безмолвной тьмой.
А потом я снова отфыркиваюсь, откашливаюсь, отплёвываюсь, делаю глубокие вдохи, насыщая кровь кислородом. Глотка разрывается от боли. Руки тоже, я, наверное, их почти отрезал острыми браслетами.