Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

дочь «за чекиста‐комиссара». Для Н. Е. Пестова началась новая жизнь, с арестами за религиозные убеждения, с тайной церковной жизнью и скрытной просветительской христианской деятельностью. Некоторая свобода, как отмечают дети Пестова, появляется к концу военных лет: Тогда «Николай Евграфович перестал скрывать свои убеждения. Все стены своего кабинета он завесил иконами и религиозными картинками (репродукциями) Васнецова и Нестерова. Папа снова ходил в храм и не боялся встретить там сослуживцев или студентов»[1153]. В 1968 г. Николая Евграфовича отправляют на пенсию с поста заместителя директора Инженерно‐экономического института за отказ проводить антирелигиозную работу в стенах института. С этого времени пенсионер Н. Е. Пестов, опираясь на богатую, собранную в советское время библиотеку, начинает работать над богословскими трудами, главным из которых стал «Опыт построения христианского миросозерцания»[1154].

Какой вывод нам позволительно сделать из приведенной биографии выходца из купеческого сословия Н. Е. Пестова? Путь нашего героя трагический, направленный от падения к возвышению и духовному укреплению. Во‐первых, налицо подготовленное еще до революции желание «по‐интеллигентски» решать все жизненные вопросы. Во‐вторых, в результате трагических жизненных перипетий, окончившихся обретением веры, автор проходит путь ученого, а потом — богослова‐просветителя, т. е. хотя и интеллигента, но религиозного интеллигента, опирающегося на багаж Церкви, ее учение и знания. В данном случае сословный менталитет, сословные знания, сословная культура Николая Евграфовича помогли ему хотя и косвенно решать тяжелейшие жизненные задачи, ведь опора на них (в том числе при устроении личной, семейной жизни) позволяла ему быть профессионалом; в армии ли это было, в науке ли или богословии. Автор, по сути, смог вернуться к тем традиционным ценностям, которыми так отличалось его сословие, и не случайно в его сне речь идет не только о личном спасении, а как бы участии тех представителей его купеческого рода, которые стали интеллигентами, отошли от купеческих заветов и устоев, но через благочестие автора воспоминаний получили в вечности шанс на духовное спасение и присоединение к своему роду.

Другой пример, который будет приведен ниже, несколько иной. Здесь мы не видим изначальной трагической точки «отступления», напротив, автор выступает как хранитель прошлого, его святых заветов и преданий, и жизнь ее складывается по‐другому. Собственно, итог ее жизни такой же — духовное просветительство, но таковой автор была всю жизнь.

До мелочей запомнилась мне одна долгая беседа в 2000 г. в Воронеже, с престарелой монахиней Макарией (Санниковой), как я записал в полевом дневнике, 1918 г. рождения[1155]. Необычной была и сама беседа, и легкая как одуванчик, светлая духом собеседница. В ее комнатах царили свет и покой, было до стерильности чисто; множество комнатных растений тоже были словно напоены добром этого человека. Ее послужной список включал в себя путь нелегкого церковного — секретарского — служения архиереям на Воронежской кафедре, но мы большей частью расспрашивали ее о семейном, родительском укладе, о традициях и жизни в советское время. Матушка, девицей прожившая жизнь, была городской — мещанской — среды и подчеркивала эту свою сословную особенность. Приведем здесь несколько ее высказываний, в которых определенно звучит мысль о невозможности слияния ее — человека старой культуры и традиции — с советской действительностью. «Я всю жизнь с детства какая‐то изолированная, сама в себе, мне все современное ужасно было чуждо, и дети, которые были воспитаны в современном духе, не были моими друзьями никогда. Мама мне очень, очень много говорила о старине. Советчину я всегда избегала. Я всегда с почтением читала об этих людях — дворянах — и приходилось встречать их. Всегда меня тянуло к таким людям, к старинным, как мамочка, она была пропитана этим; она мне передавала свое, и новое мне было чуждо. Я и мама очень любили быть одни, никаких знакомств, кто‐то к нам привязывается, мы отбиваемся. А братик мой с детства увлекся; сначала пионерами, потом комсомолом, партией. Он мне пенял, что мы такие выродки, нам надо жить как все. Но я говорю ему, я никогда не жила как все, а жила так, как мне подсказывала совесть. Мишенька, брат, всегда был без нас, очень хороший он художник. А как все, мне не нравится, как они живут!.. Мама рассказывала, какая жизнь была в старину. Люди были радостные. Даже кошечка окотилась, и все радуются: „У нас кошечка окотилась“. Сейчас этой радости нет. Она постепенна исчезала. Вот я уже жила в такое хмуренькое время… По виду было видно, что мы с мамой верующие, мама меня наряжала как старинную боярышню. Сама ботики шила. Я бредила стариной…»[1156]. Интересно отметить несколько важных деталей, касающихся профессиональной деятельности монахини Макарии, еще до принятия монашества. Ее работа машинисткой, потом бухгалтером в банке везде строилась на очень хороших отношениях с руководством, которое ценило ее честность, скромность, надежность и невзыскательность. Везде находились свои — верующие люди, с которыми можно поговорить откровенно. Так, работая в Бресте, в политотделе, Таисия Михайловна, когда не было свидетелей, разговаривала о вере с политруком Чернявским Петром Ивановичем, о чудесах, которые тот видел в годы войны. «Начальник политотдела некто Михайлов тоже симпатичный‐пресимпатичный, совсем не похож на современного оголтелого, обращался с нами заботливо». Так было и в Ельце, куда Таисия Михайловна перебралась с мамой из Бреста. «Николай Кириллович — управляющий госбанком — тоже такая милая незабвенная личность, совсем не похожий на современного человека и поэтому они (из разговора не понятно кто „они“. — О. К.) его ненавидели. Он много нам сделал добра с мамой: и квартиру коммунальную отхлопотал, и мебель кое‐какую дал. И отпустил с работы с миром, когда я собралась работать в епархии». В рассказах монахини Макарии много примеров разных отношений с людьми. Память сохранила два типа отношений, два типа людей. Эти же качества, которые ценила матушка, были у ее старшего брата Николая Михайловича, трудившегося экономистом «плановиком». За его честность, надежность, профессионализм, но простоту и невзыскательность его очень ценили, и он был, как говорила нам матушка, «в большой славе», так как «умел подготовить дела, чтобы любая ревизия кончилась благополучно. И разные банки специально приглашали его на момент ревизии. Его встречали, подъемные давали, квартиру. А потом он нас с мамой вызывал, и мы ехали к нему».

Как видим, профессиональная жизнь всей мещанской семьи Санниковых, была безупречной, все трое оказались востребованными в советское время; один экономист, другой художник, третья бухгалтер. Все трое пользовались глубоким уважением среди коллег, их труд ценился; пользовались спросом такие их качества, как честность, умение эффективно работать с цифрами, быть надежным, не корыстным. У Таисии Михайловны ценилась ее старинная культура — быта, поведения, одежды и