Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

ответил Иван Николаевич. В это время открылась дверь кабинета следователя, который выскочил оттуда с наганом в руке и в упор застрелил Ивана Николаевича»[1109].

Вряд ли удастся когда‐либо собрать всю доказательную базу, все документы, рассказывающие о планомерном и целенаправленном уничтожении аристократии, но потрясают даже отдельные, сохранившиеся факты. Князь А. П. Щербатов, в годы Второй мировой войны находившийся, как гражданин США, в американской армии, приводит свидетельство своего краткого знакомства со Смоленским архивом, где его особенно заинтересовала работа чекистов, начиная с 1917 г. «ЧК начала орудовать с конца 1917 года. Уничтожались бывшие жандармы и полицейские, дворяне, купцы и священники, кадеты, гимназисты, студенты. Расстреливались не только взрослые, но и дети»[1110].

В первые годы советской власти для большинства аристократов‐патриотов, оставшихся в России, подобный исход был наиболее вероятен. Другая представительница русской аристократии, княгиня Н. В. Урусова, в мемуарах описывает случай июня 1917 г., произошедший в Ярославле. В городе готовились «избить всех буржуев», для чего весь революционный народ созывался на расправу «для Варфоломеевской ночи». Вся аристократия и высшие чиновники города, не дожидаясь объявленного времени, бежали из Ярославля. Княгине пришлось остаться и доверить свою жизнь Николаю Чудотворцу, которому она горячо молилась перед чудотворным семейным образом. Икону она поставила ликом к дороге, откуда должна были прийти революционная толпа. «Рев приближался и показалась толпа в несколько сот человек, но что это было, невозможно описать. Прошло 28 лет, и не могу писать, так бьется сердце, словно вновь я все переживаю. Одетые большей частью в красные рубашки, с засученными рукавами и краской выкрашенными руками, чтобы напоминало кровь, с ружьями, топорами, ножами они бежали к нашему дому, так как из тех домов, что отделяли нас от губернаторского дома, все скрылись из города. С утра муж мой запер тяжелые чугунные ворота, но разве это могло помочь? Небо было все так же прекрасно, сине и безоблачно! Один миг — и ворота, поддавшись навалившейся на них массе людей, раскрылись. До входной двери оставалось несколько шагов. И вот, когда первые из толпы с криком „Ломай двери!“ коснулись их, произошло непостижимое Божье чудо, Одному Милосердному Ему возможное. Он не дал нас этим людям. Но как! Все это, что случилось, было одним мигом! Ударил страшнейший гром и хлынул такой ливень из мгновенно почерневшего неба, что обезумевшие сперва от звериной злобы, люди обезумели от ужаса и бросились врассыпную спасаться по колено в воде…»[1111]. Жизнь княгини и двух ее верных слуг была сохранена. В июле в Ярославле происходит антибольшевистское восстание; стихийное, неподготовленное и, как пишет княгиня, «провокационное», поднятое полковником А. П. Перхуровым. В восстании участвовала большей частью дворянская молодежь, убившая нескольких комиссаров‐латышей. Москва очень быстро отреагировала на этот белогвардейский демарш, причем отреагировала в духе консервативном, отдав приказ наказать не только бунтовщиков‐дворян, но и сжечь весь город, не выпуская никого, ни женщин, ни детей. И скоро здесь развернулись эпохальные, ветхозаветного размаха события. Все городские заставы были закрыты, и начался методичный обстрел города из тяжелых орудий. «Зарево было на 100 верст видно кругом, и у нас, — пишет княгиня Урусова, — можно было читать ночью от красного страшного света. И так ровно две недели…». В результате массированной бомбардировки были «убиты и изуродованы тысячи людей; очень многие дети остались идиотами от ужаса… Люди помимо обстрела гибли в холодных погребах и подвалах от голода и от грязной, пропитанной нефтью, Волжской воды». Когда обстрел и зачистка города закончились, людям, вернувшимся сюда, открылась страшная картина: «Он весь дымился, этот чудный красивый город. Где же золотые купола, где храмы? Их почти нет… сгорел знаменитый Ярославский лицей, с его всемирно известной библиотекой»[1112]. За дворянством началась настоящая охота. И взрослые сыновья княгини Урусовой уходят в Белую Армию. Причем, характерный эпизод того времени; в ЧК, куда княгиню вызвали, с нее взяли расписку, в которой она обязывалась не отпускать сыновей к белым, в ином случае ей грозил расстрел. Княгиня подписала эту бумагу, и в ту же ночь сыновья ее ушли из дома. И самой ей тут же пришлось скрываться, передвигаясь по революционной России с пятью малолетними детьми.

Огромной трагедией была жестокая расправа в Крыму с белыми офицерами из армии Врангеля и вообще русской аристократией, собравшейся здесь в большом количестве. Несколько тысяч человек было или расстреляно, или умерщвлено самыми мучительными способами. Причем, как это описывает в повести «Солнце мертвых» И. Шмелев, попали под репрессии не только участники военных действий на полуострове, но и в целом — всё оказавшееся здесь дворянство. Существуют и судебные показания писателя, где приводятся подробные сведения о 120 тысячах убитых без суда и следствия[1113]. Не жалели даже престарелых женщин из числа аристократии, если они были родственниками белогвардейцев[1114]. Кроме того, велась бойкая торговля людьми‐заложниками. Как описывает в мемуарах князь А. Щербатов в Болгарии в 1920‐м г., в Крыму существовал черный рынок, где за 10 тысяч долларов можно было выкупить человека. Немало аристократов использовали эту возможность для освобождения своих близких. «После непродолжительных торгов с главным представителем чекистов неким Котовским, своеобразным красным мафиози, за десять тысяч долларов нам привезли двоих детей; двоюродных сестер Настю с Марией, и за пять тысяч их няню Финн»[1115]. Комиссия Деникина, занимавшаяся сбором сведений о красном терроре в годы Гражданской войны, насчитала 1 700 000 человек, истребленных большевиками, в целях так называемой социальной защиты[1116].

Уничтожение дворянства, выступившего против большевиков, несомненно, проходило в русле установления новой традиции, нового порядка и новой аристократии. Только этим можно объяснить тот страшный антитрадиционализм советской власти, который сопровождался тотальным наступлением на целые сословия, и «революционным» отношением к культуре (во всяком случае, на самом первом этапе). Этот антитрадиционализм не был против традиции как таковой, а был в значительной степени против русской православной традиции, имея целью утверждение новой традиции. Поэтому без жалости, три дня и три ночи (!), расстреливался сакральный центр России — Московский Кремль в октябре 1917 г. И хотя большевики приступили к обстрелу Кремля «не без колебаний», однако, приняв решение, действовали жестко и бескомпромиссно[1117]. Борьба с юнкерами в Москве однозначно рассматривалась большевиками как борьба с дворянской контрреволюцией. Чем еще иным, кроме антитрадиционализма, можно объяснить многочисленные факты стихийного уничтожения образцов непролетарской культуры? Свидетельница революционных событий на Вологодчине Е. В. Тихонова рассказывала нам, как громили купеческую лавку, где было много прекрасного фарфора и фаянса. Купец убеждал забрать это богатство и употребить в дело, только не крушить посуду бессмысленно. Но толпа не слушала и продолжала яростно расправляться