Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

— вместе с изгнанием «куда глаза глядят» своих обитателей. Разорение помещичьих гнезд, уже по сути один раз разоренных в 1917–1918 гг., было инициировано на высоком уровне, специальными постановлениями СНК РСФСР, а также ЦИК, и подкреплено специальными инструкциями. Как считает Т. М. Смирнова, с помещиками на деле обошлись не жестко, в реальности значительная их часть осталась на своих местах. К 1927 г., когда начался процесс выселения, из 10 756 взятых на учет к высылке отнесено 4112 человек, а в реальности было выселено и того меньше[1090]. Однако материалы из других регионов это не подтверждают. Как отмечают исследователи этой проблемы в северо‐западном регионе РСФСР, выселение помещиков было поэтапным, повсеместным и было вызвано «стремлением бывших помещиков вернуть свои имения»[1091], т. е. проводилось как силовой акт противодействия возросшей политической активности помещиков. Первый этап проходил в 1924 — марте 1925 г., второй с 20 марта 1925 по сентябрь 1928 г. Было завершено «уничтожение остатков класса помещиков». При этом «к бывшим эксплуататорам крестьяне большей частью были настроены или благосклонно, или равнодушно, а местные власти — отрицательно»[1092]. Не прослеживается и политическая антисоветская активность помещиков, как об этом писали в литературе. Выселенных помещиков отправляли в Сибирь, где им должны были выделить земли. Вот почему нет смысла говорить о какой‐то мягкости советской власти по отношению к бывшим помещикам, если учитывать, что с помещиков началась масштабная зачистка деревни под новый формат ее существования. Проведение же коллективизации проходило с помощью привлечения всех возможных силовых структур, включая армию.

Следующий (и последний) крупный акт возмездия буржуазии был связан с репрессиями после убийства Кирова в 1934 г. и самой массовой волной насилия в 1937 г. Под репрессивные меры попадали все бывшие, включая молодежь и детей. Все, кто не сумел и не успел спрятаться за личину советского интеллигента, служащего, рабочего; кто выдавал себя образом жизни и поведением, — подпадали под категорию выселения из столиц, городов, и их отправляли в лагеря или в спецпоселения. Кто‐то оказывался в тюрьме. К этому времени советская паспортизация и обязательная прописка (с 1932 г.) позволили иметь все необходимые сведения об этой категории населения. В Ленинграде было арестовано 4833 человека — главы семей, в основном служившие в небольших учреждениях; причем часть аристократии трудилась вообще как рабочие. Из «бывших» только 1434 были дворянами, из них около 200 принадлежали к высокородной аристократии[1093]. Материалы следствия свидетельствуют, что никаких антисоветских, компрометирующих материалов ни у кого не было найдено, но высылка все равно состоялась, и в обвинении все равно звучала связь с троцкистко‐зиновьевской оппозицией или же белогвардейской эмиграцией[1094].

Уничтожение враждебных советской власти классов или, как отмечалось, «окончательную ликвидацию остатков эксплоататорских классов, сплочение рабочих, крестьян и интеллигенции в один общий трудовой фронт, укрепление морально‐политического единства советского общества, укрепление дружбы народов нашей страны…» провозгласил XVIII съезд ВКП (б) в марте 1939 г.[1095] Съезд констатировал наличие в советском обществе трех социальных сил: рабочих, крестьян и интеллигенции. В пропорциональном отношении картина была следующей: 1) рабочие и служащие города и села — 49,7 %; 2) колхозники и кооперированные кустари — 46,9 %; 3) крестьяне‐единоличники и некооперированные кустари — 2,6 %; 4) нетрудящиеся — 0,04 %[1096]. Судя по конкретной картине, в СССР все еще сохранялась большая группа не совсем лояльных власти граждан (3 и 4 группа). Не просматривается группа интеллигенции, ведь «служащие города и села» не покрывают всего круга интеллигенции. Та большая группа в 16 %, что в 1913 г. была связана с эксплуататорскими классами, очевидно, теперь получила статус «нетрудящиеся» (0,04 %). Напомним общую картину на 1920‐е годы (стратификация дается в терминах 1960‐х годов), время окончания Гражданской войны: рабочие и служащие — 23,3 млн (из них только 2,7 млн промышленные рабочие); мелкая буржуазия деревни (трудящие крестьяне, кустари, ремесленники) — 90, 7 млн; помещики, крупная и мелкая городская буржуазия — 5, 1 млн; кулаки и торговцы — 17 млн; остальные (учащиеся, армия, пенсионеры) — 3,2 млн[1097] Сравнение показывает, что структура основательно поменялась; крестьянский монолит в 65,1 % разбился надвое, на 46, % и 2,6 % (т. е. всего 48, 6 %), куда‐то ушло 16,5 %, очевидно к рабочим, которых было 16,7 %, а стало 49,7 %, т. е. прибавилось 33 %. Но прибавилось явно больше, чем ушло от крестьян. Правда, в 1920‐е годы были еще враждебные классы — 15,9 % (помещики, буржуазия, кулаки), те, кого нельзя было перевоспитать, но только уничтожить. В 1939 г. к потенциально враждебным относились 2,6 % в деревне и 0,04 % в городе, т. е. всего 2,64 % населения. Таким образом, 13,26 % из 15,9 %, т. е. 83,4 % из прежних «враждебных» сил было или уничтожено или так перемолото, что видимых следов его практически не осталось. А 13,26 % — это 18,56 млн человек. Это помещики, буржуазия и кулаки.

Важно отметить, что сословие духовенства (черного и белого) в этой статистике вообще не фигурирует, а ведь оно подвергалось такой же сегрегации, как и все другие «враждебные» советской власти силы. На момент революции в стране было 120 тыс. священников, дьяконов и псаломщиков, 95 тысяч монашествующих и послушников (послушниц), т. е. всего 215 тыс. человек. Это только клир без приходского актива, подвергшегося в советские годы такой же «красногвардейской атаке». В одном только — самом страшном — 1937 г. было расстреляно 80 тысяч священников[1098]. К 1939 г. в стране остались незакрытыми только 100 храмов (100–200 священников[1099]), остальное духовенство (черное и белое) или находилось в заключении, или было расстреляно, или сумело так скрыться, что следов его не было видно. 99,9 % дореволюционного духовенство было репрессировано.

Уничтоженные, вытесненные, растворившиеся в советской среде к началу Великой Отечественной войны — дворяне, купцы, крестьяне, священники и монахи — казалось бы, не должны были более волновать советскую власть, но они продолжали беспокоить ее. В сталинской речи на параде 7 ноября 1941 г. опять врагом номер один вместе с германским фашизмом был назван русский монархизм[1100]. Как продолжали беспокоить власть Русская Православная Церковь и национальный вопрос, связанный, прежде всего, с проблемой дискриминации русских, которая проводилась в стране в 1920‐е годы. Однако к 1943 г. критическое положение на фронтах заставило Сталина принять экстраординарные меры: обратиться и к Церкви, и к сословной памяти русского народа. К русским и их исторической памяти[1101] он обратился уже в известной речи в 1941 г. 7 ноября, но этого оказалось мало для победы. К началу войны советская идеология основательно сумела разбить цельность этнического сознания русских, которые разделились на верующих и атеистов; на «бывших» и «советских». Война заставила вождя в полной мере осознать это и принять решительные меры. Отсюда два важнейших шага,