Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

нескольких приоритетов:

— принцип служения России как Отечеству и Родине (народный, или общесословный характер государственного служения);

— принцип этнического служения своей стране;

— принцип религиозного служения.

Таким образом, сословное служение в России понималось как государственное, этническое и религиозное служение. И визуальный взгляд, имеющий сословный подтекст, обязательно видел и учитывал в другом человеке эти три элемента служилости. Сословия не были неким второстепенным элементом в социальной структуре русского общества, вытесненным «более прогрессивным» внесословным элементом, а потом и классовым. С точки зрения функциональной, сословия отвечали за фундаментальную сферу жизнедеятельности — за служение, во всех его возможных аспектах. Как было показано выше, сословия вытеснялись силами, отрицающими ценностный императив «служения» как такового.

Еще одной общей особенностью сословности предреволюционного времени следует считать существование (до последнего) сословий внутри общества модерна, что указывает на весьма важное обстоятельство; при переходе страны после революции октября 1917 г. к обществу псевдомодерна, или скрытого постмодерна, традиционализм, в том числе и сословность, продолжали оставаться в качестве важнейших, определяющих элементов социализации общества. Этим объясняется тот необыкновенный накал страстей, который характеризует время после победы революции: Гражданская война, масштабная эмиграция из страны, чистки и репрессии, участие СССР во Второй мировой войне (Великой Отечественной войне для народа). И все эти события работали не только на победу над врагом, но способствовали все более глубокому социальному форматированию населения страны, уничтожению в нем сословной памяти, сословных инстинктов, сословного опыта. Но, как оказалось, тогда же власти вынуждены были прибегать к сословному опыту, использовать его, опираться на него. И в такой вот взаимоисключающей друг друга деятельности (постмодернистской, по сути) и существовала советская школа служения. Нам остается лишь рассмотреть, насколько полно (или искаженно), в позитивной своей части, осуществлялся принцип сословного служения в советский период; а также — насколько основательно и последовательно проводилась линия на уничтожение сословности.

Особенность интеллигенции — ведущей, хотя и не единственной внесословной силы в предреволюционной России, состояла в ее непомерных амбициях — занять в стране место дворянства, как по иерархии, так и по возможности, стать образцом социальности для других социальных групп. Интеллигенция хотела быть образцом внесословного служения, исключающего принцип служилости государству, стране, Отечеству, но демонстрирующего принцип жертвенности ради народа. Интеллигенция не могла не перенять наиболее важные элементы у дворянства, хотя и с другими акцентами. Например, понимание дворянской чести интеллигенция заменила «совестью», конечно, в безрелигиозном ее понимании.

Накануне революции интеллигенция сумела дать свое имя дворянству (в силу чего многие дворяне считали себя людьми интеллигентными[1062]), однако без поглощения и растворения его внутри себя; сумела разрушить единство купечества и духовенства, частично поглотив и растворив их в своей бессословной среде. Визуализация сословности в этом случае претерпела определенные, и даже существенные изменения. У дворянства, как и у остальных сословных групп, «на лице» появился дополнительный маркер, показывающий, кроме служилости, еще и образ жертвенности. Такая идентичность, конечно, не добавляла визуальной ясности и веса дворянам (как и другим сословиям), а скорее вносила определенную смуту и тревогу в сердца, привыкшие руководствоваться короткими, ясными и однозначными образами. Также, уже до революции, в связи с такой активной разрушительной деятельностью в отношении сословий, появился новый тип оценки социальности, взамен господствующему визуализму. Концептуализм, отвергающий существование общения двух равных субъектов, выдвигал другую модель общения «субъекта с объектом», рупором которой и выступала интеллигенция и другие бессословные силы.

Советская государственная политика (теория) в отношении сословий

В своей декларативной (открыто публичной) части большевики всегда (весь советский период) провозглашали свое отрицательное отношение к сословности, сословному строю и особенно к тем сословиям, которые занимали привилегированное положение в имперской России. 10 ноября 1917 г. в числе самых ранних был опубликован декрет «Об уничтожении сословий и гражданских чинов»[1063]. В статье 1 говорится: «Все существовавшие доныне в России сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии и ограничения, сословные организации и учреждения, а равно и все гражданские чины упраздняются». Вторая статья говорит об упразднении званий — дворянского, купеческого, мещанского, крестьянского и пр. и об упразднении титулов (княжеских, графских и т. д.), и устанавливается одно общее звание — гражданин Российской республики. Далее говорится о передаче имущества сословий (земским самоуправлениям) и сословных обществ (городским самоуправлениям). Ни о каких советах еще нет и речи! Сами сословные учреждения и архивы их также передаются в ведение городских и земских самоуправлений. Текст закона составлялся и правился И. А. Теодоровичем, а был подписан В. И. Лениным, В. Д. Бонч‐Бруевичем и секретарем Н. П. Горбуновым.

Большевики, уничтожая на бумаге сословия и сословность, не могли не понимать, что сословия — это не только условное название и связанные с этим (как будто формальным фактом) привилегии, а конкретные люди, конкретные группы, с устоявшейся идентичностью, которую нельзя в одночасье поменять. Нельзя не оценивать данный документ вне контекста не только формального, но и перспективы фактического (т. е. физического) уничтожения сословий и сословности. Совершенно очевидно, что оба этих смысла закладывались в данный декрет его авторами, а значит физическое уничтожение сословий (!) рассматривалось как положительное государственное дело. Несомненен и радикально устрашающий характер этого документа, рассчитанный на массовый психологический эффект — деморализацию сословий. Именно столь радикальный государственный документ фактически не оставлял привилегированным сословиям (а речь шла о миллионах людей) шанса на мирное сосуществование или постепенную интеграцию в новую систему. Он провоцировал на ответные радикальные меры. И что бы ни говорили о причинах Гражданской войны, но совершенно очевиден ее первоисточник, главный ее заказчик — советская власть.

Действия советской власти нельзя оправдать также по следующим причинам: правящие сословия (и дворянство в первую очередь) в начале XX в. (т. е. до революции) уже были фактически выведены за скобки политически господствующих сословно‐правящих сил, хотя и сохраняющих свои значительные материальные привилегии. И второе, немаловажное замечание: со стороны новой власти не было необходимости применения к дворянскому сословию столь радикальных мер, по причине того, что дворянство к этому времени уже в значительной степени вошло (хотя и формально, как сословие, а не как отдельные личности) в бессословное сообщество интеллигенции. По отношению же к интеллигенции подобного радикального декрета советской властью принято не было. Значит, дело не в формальной, а в фактической принадлежности сословий, в том числе дворянства, к самым значимым врагам советской власти. Здесь традиционализм лицом к лицу столкнулся с воинствующим постмодернизмом, и последний не намерен был учитывать изменившееся положение дворянства (и вообще традиционализма) и высказанную им готовность к компромиссам, ради продолжения своей миссии служения России, хотя и в новых исторических условиях.

У сословного вопроса, как было отмечено выше, кроме социального, был еще этнический аспект.