Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

межчеловеческого общения по поводу сословности, что характерно для визуализации. Такой способ общения людей в обществе исключал встречу одного человека с другим, но предполагал встречу человека с неодушевленным объектом, тем самым создавая новую социальную реальность в стране, имеющую иллюзорный характер. Причем в силу того, что общение субъекта с объектом было не единичным, а массовым, создавалась иллюзия живого общества и живого общения. Все так общались (сейчас мы говорим о некоей идеальной картине), и потому «другой» рассматривался не как другой, а как такой же как я, такой же «субъект‐объектный» человек. Это было субъектное общение субъект‐объектных людей между собой.

Иллюзорность, в свою очередь, давала возможность не опускаться на еще более абстрактный — символический — уровень общения, и в какой‐то мере действовать в некоей видимости традиции и традиционности. Этому помогало еще и то, что сословность нельзя было перемолоть в одночасье, сразу после введения декрета; и даже после многолетних целенаправленных репрессий против традиции. Вот почему социальная модель советского общества была не такой простой и однозначной, какой ее можно обозначить в соответствии с установками партии и практикой ее внедрения. Более того, сословность, в ее остаточных формах, неумолимо продолжала играть традиционную роль, а значит — быть некоей отдушиной для живого человеческого общения внутри общества, где вместо сердца должен был быть «пламенный мотор». Все живое и великое, созданное и завоеванное в советское время обязательно прошло через огласовку традиции; было просеяно через традицию, которую советской власти приходилось терпеть и с которой все время приходилось считаться. Но это не было спецификой советского строя, как пытаются сейчас представить его апологеты. Большевики сводили к необходимому минимуму эту невиданную для себя роскошь существования традиционных социальных форм внутри советского строя, но без этого минимума они бы не смогли выжить; победить в войне, построить атомную и ракетную промышленность, да и вообще — что‐либо построить. Вот почему, кроме иллюзии существования нормальных социальных отношений, которая навязывалась властью, была еще иллюзия достижений своими — советскими — силами высоких результатов, и последняя до сих пор питает в современной России огромное число людей самых разных политических воззрений.

Не имея возможности опереться на всю крестьянскую массу (90,7 % населения), поскольку, по большевистской оценке, эта сословная группа называлась «мелкая буржуазия деревни»[1075] (т. е. фактически входила в категорию врагов советской власти), власть создавала группы, к которым она апеллировала: «беднота», «женщины», «молодежь», «батраки», «демобилизованные красноармейцы»[1076]. К каждой из перечисленных групп был не просто свой подход, но с ними велась целенаправленная организационная работа, чтобы выделить эту категорию из общей массы, противопоставить ее задачи другим группам, показать их значимость как на местном, так и общегосударственном уровне. Так, в советах должны были быть 15 % батраков, 30 % женщин, в составе председателей советов — 50 % батраков и 20 % женщин.[1077] Достаточно ясно, как велась работа с такой группой, как «женщины», на которую большевики возлагали большие надежды во всех областях[1078]. Созданные социальные ячейки существовали на всех территориальных уровнях, от низового, поселкового, где ее курировали поселковые сельсоветы и члены низовой парторганизации, до областного, краевого и столичного. Актив в лице указанных социальных групп осуществлял обсуждение кандидатур на лишение избирательных прав, помогал составлять списки будущих лишенцев; много делал для подготовки собраний, где публично проводились обсуждения составленных списков, иногда приглашались потенциальные лишенцы, чтобы они ответили на интересующие вопросы. Собрания проводились именно с учетом того, кто будет организатором данного собрания и его основным лицом: беднота, молодежь, женщины. В данном случае речь идет уже о времени коллективизации, когда в значительной степени были подготовлены все необходимые условия для того, чтобы массы смогли проявить свою гражданскую активность. То есть в десятилетие с 1920 по 1930 г. методично велась работа по новой социальной стратификации, выделению социально активных групп (особенно это было важно для сельской части), готовых быть в обществе социально активной силой. Лишь после этого стало возможным начать такое масштабное мероприятие, как коллективизация. Пилотным проектом советской власти, выносившимся на обсуждение собраний активных и подготовленных групп, было подробное описание «лишенца». Во‐первых, он попадал в число классовых врагов, а значит, врагов советской власти. Во‐вторых, он имел как общие определения, так и частные, более конкретизированные. Так, в самом общем виде это были «нэпманы» и «капиталистические элементы». Опасность их состояла в том, что многие из них проникли во власть, «в низовые звенья советской власти». На это обращали внимание сводки, составляемые органами НКВД для верховной власти[1079]. Перечень конкретных признаков, на основе которых выносилось решение о лишении человека избирательных прав и выселении его в отдаленные районы страны, включал в себя: аренду земли, использование наемного труда, службу в Белой армии, бывшее офицерство, военное чиновничество, руководство контрреволюционными бандами, сознательное участие в Белом движении лиц из числа нетрудового населения. При этом рядовые участники Белого движения из числа трудящихся не лишались избирательных прав, хотя им вписывали в документы факт их участия. Избирательные права вернули бывшим жандармам и полицейским, но подтвердили жесткое отношение к духовенству: лишение избирательных прав, даже если священник снял с себя сан. В эту же категорию попали и еврейские резники и начетники религиозных сект. Дети крупной буржуазии, помещиков, генералов, крупных чиновников, не имеющих постоянного места и заработка, также исключались из гражданского списка. Непонятным выглядит положение об иностранцах: «трудящиеся иностранцы, как и нетрудящиеся иностранцы, непринявшие советское гражданство, не могут лишаться избирательных прав и вноситься в списки лишенцев»[1080]. Очевидно, речь идет о лишении их прав по отношению к своей стране.

Объявление «лишенцем» было, конечно, весьма эффективной мерой борьбы с людьми, которые не хотели бороться с советской властью, но не хотели и отказываться от своей социальной и религиозной идентичности. Они не видели, в чем заключается их враждебность власти, если их «бывшее дворянство» и «бывшее купечество», — это лишь свод нравственных правил поведения, понимания долга и чести, определенная культура быта. Даже такая социально активная группа, как творческая интеллигенция, по мнению высланного из страны философа Ф. А. Степуна, после Гражданской войны в массе своей признала власть и была готова сотрудничать с ней во имя процветания Отечества. Но, добавляет философ, «очевидно, мало было одной только лояльности, т. е. мало признания советской власти как факта и силы; они требуют еще и внутреннего приятия себя, т. е. признания себя и своей власти за истину и добро, на что старая русская интеллигенция согласиться не могла»[1081].

Итак, советская власть уже в первых своих декретах и законах выделила те социальные группы, которые с ее