Они решили, что будет просто убедить мелких фермеров объединить свои земельные владения и домашних животных и таким образом создать тысячи коллективных хозяйств. Выгода виделась двойная. Мелкие фермеры таким образом утратили бы свое глубоко укоренившееся желание владеть собственной землей и приобрели бы социалистический настрой. В то же время появившиеся колхозы могли бы использовать крупномасштабную сельскохозяйственную технику и применять новейшие технологические методы.
Эта схема была вполне жизнеспособной в России, где для ее введения не нужно было строить ничего нового. Казалось, речь шла всего лишь о том, чтобы убедить мелких фермеров принять эту схему, показав им возможную пользу.
Но мелкие фермеры консервативны; их нелегко убедить принять перемены, особенно такие, которые коренным образом повлияют на устройство их жизни. Кроме всего прочего, некоторые мелкие фермеры были более зажиточными, чем их соседи: имели лишнюю лошадь, пару коров или даже трактор. Эти люди не понимали, почему они должны отдавать свое имущество в колхоз, тогда как другим нечего было отдать. Что еще хуже, первые колхозы не управлялись должным образом, и люди, которые в них работали, едва сводили концы с концами.
Незадолго до этих реформ, чтобы уравнять владения мелких фермеров, власти распорядились разделить фермеров в каждой деревне на три категории: бедняки, середняки и кулаки. Это последнее название вызывало неприятные ассоциации в России, поскольку использовалось до революции для деревенских ростовщиков, которые ссужали за грабительские проценты, постепенно завладели большей частью земли и использовали наемную рабочую силу для ее обработки. Однако теперь оно утратило прежнее значение, потому что коммунистические власти не разрешали ни ростовщичества, ни ипотеки любого рода. Фермеры, зачисленные в кулаки, облагались гораздо большим налогом со своего урожая и дохода, чем другие мелкие фермеры. Эта классификация вызвала много неприязни в деревнях и настроила одну группу против других, что было одной из целей коммунистов. Они решили, что смогут реорганизовать сельское хозяйство с меньшими трудностями, стравив мелких фермеров. В то время термин «кулак» использовался и в отношении любого фермера, который обычно пассивно выступал против коллективизации.
Центральный комитет партии в Москве отдал приказ ускорить процесс коллективизации, но местные власти сообщили, что мелкие фермеры сопротивляются. Прежде всего они обвиняли кулаков, которые, по их утверждению, убеждали других крестьян не вступать в колхозы. В Москве решили принять безотлагательные меры, чтобы преодолеть противостояние в деревнях, и объявили, что кулаки должны быть ликвидированы как класс.
Было приказано в каждой деревне определить своих кулаков. Принципы классификации были весьма приблизительны, и от этого у чиновников сформировались совершенно разные представления о том, кто такой кулак. Один автор определил кулака как мелкого фермера, у которого семь кур вместо шести, и это определение, похоже, не сочли ошибочным в некоторых деревнях, так как оно было ближе к истине, чем определение кулака как богатого крестьянина. По нашим меркам, в 1930 году в России не было богатых фермеров. Некоторые деревни сообщили, что у них нет никаких кулаков. Власти возразили: «У вас должны быть кулаки. В каждой деревне есть кулаки». Поэтому местные руководители определили несколько семей, которые можно было бы отнести к кулакам.
Несколько сотен тысяч семей в тысячах деревень были отнесены к категории кулаков, и начался процесс их ликвидации. Во-первых, они были изгнаны из своих домов, у них отобрали мебель, домашних животных и все, кроме нескольких личных вещей. Конфискованные дома и имущество были переданы колхозу с целью использования для клубов и правлений.
Затем лишенных всего мелких фермеров вместе с семьями стали сгонять в районные центры, откуда отправляли в какую-нибудь отдаленную часть страны. Можно себе представить, к каким беспорядкам и неразберихе привело все это в деревнях. Мелкие фермеры, которых не причислили к кулакам, активно участвовали в процессе ликвидации, потому что многие из них завидовали своим более зажиточным соседям, а другие надеялись извлечь для себя какую-то пользу.
Надзор за кулаками и их семьями после раскулачивания был возложен на местные органы охраны общественного порядка, достаточно хорошо организованные, чтобы справиться с этой задачей. На мой взгляд, ликвидация кулачества была основана не только на стремлении реорганизовать сельское хозяйство, но и на необходимости привлечь новую неквалифицированную рабочую силу в промышленность в этот период. Я могу засвидетельствовать, что нам было трудно набирать достаточное количество шахтеров, и я полагаю, что такое положение дел было и в других промышленных центрах. Жилищные условия в этих местах все еще оставались плохими, нехватка продовольствия была велика, розничные магазины скудно снабжались, и не было никакой надежды на улучшения в ближайшей перспективе. Поэтому рабочие постоянно находились в поиске более приемлемых условий жизни, отчего текучка кадров была ужасающей и очень вредила производству.
Мне кажется, что в штаб-квартире коммунистов в Москве вполне возможен был следующий разговор. Один из крупных коммунистических функционеров: «Ну, что мы будем с этим делать, мы же не сможем реализовать наши планы индустриализации, если у нас не будет нескольких миллионов рабочих. Нас не поймут, если мы принудительно заставим рабочих оставаться на своих местах. Что мы можем сделать?» И кто-то, возможно, предложил: «А почему бы не ликвидировать кулачество? Мы можем убить двух зайцев одним выстрелом: убрать из деревень этих настырных мелких сельхозпроизводителей, где они препятствуют нашему плану коллективизации, и в то же время получить много промышленной рабочей силы». Было такое или не было, но обездоленные мелкие фермеры вскоре стали рабочими на шахтах, заводах и в лесах.
Я впервые непосредственно столкнулся с шахтерским трудом кулаков в 1931 году, когда работал главным инженером группы медных рудников на Северном Урале. Однажды на здешние шахты прибыло несколько железнодорожных составов с раскулаченными и их семьями под вооруженной охраной. Мне сказали, что их привезли из деревень, расположенных за две тысячи миль отсюда. Они провели в пути несколько недель, так как в то время железные дороги были перегружены еще больше, чем сейчас, и представляли собой довольно печальное зрелище.
Вся эта группа была направлена на работу в одну шахту, что облегчило охранникам возможность следить за ними и позволило избежать любого конфликта между этими людьми и остальными шахтерами. Я видел довольно много этих кулаков, так как по долгу службы должен был научить их добывать руду. В прошлом крестьяне, они, естественно, не знали ни одного из процессов золотодобычи.
Все новоприбывшие, казалось, были совершенно сбиты с толку тем, что с ними произошло, и лишь немногие из них осмеливались жаловаться. Понять их состояние было нетрудно. Они потеряли свои дома, были насильственно выселены с земель, на которых жили несколько поколений их предков, им приходилось