приличный ассортимент товаров, они же нашли их полупустыми. Я сказал им, что в изобилии хорошая еда по низким ценам; они обнаружили, что продукты трудно достать, а цена возмутительно высока. Крестьянский рынок в Кочкаре, где я однажды видел одновременно до полутора тысяч телег со всевозможными продуктами, сократился до полудюжины жалких повозок с сидящими на них унылыми крестьянами.
Так много всего происходило одновременно, что никто, казалось, не понимал, в чем дело. Мужчины и женщины, с которыми я общался, были слишком заняты и измотаны, чтобы задуматься о том, что происходит. Добыть достаточно еды и одежду для себя и своей семьи с каждым днем становилось все труднее, на это требовалось затратить много энергии и времени. Промышленность развивалась более быстрыми темпами, и этот темп отнимал все силы и у рабочего, и у управленца. Все газеты, книги, журналы и радиостанции в стране контролировало правительство, которое, в свою очередь, контролировали коммунистические политики. Используя все средства массовой информации, коммунисты приводили одни и те же объяснения происходящего. Большинство людей вокруг меня либо принимали эти объяснения, либо молчали, если у них были какие-то сомнения, как делают и сегодня.
Оглядываясь сейчас на этот период, в свете того, что стало известно позже, я прихожу к выводу, что единственные, кто знал суть совершающего в это время, – коммунистические лидеры в Кремле. Они разработали для себя программу реформ, но держали ее истинные цели в секрете, как генералы армии, которые наметили внезапную операцию против врага.
В данном случае «враг» состоял из всех групп, которые, как предполагалось, не должны были быть «социализированы», и всех других, которые по той или иной причине угрожали помешать коммунистической кампании. Генералы в Кремле намеревались уничтожить все эти группировки тем или иным способом.
Революция 1917 года была направлена против императорской семьи, аристократов, крупных коммерсантов и землевладельцев; она отменила частную собственность на банки и железные дороги, шахты, леса, фабрики и крупные поместья. Затронуло это не так уж много людей – всего три или четыре миллиона; многие из них бежали из страны; те, кто остался, все еще подвергались остракизму, вынуждены были выживать, опускаясь все ниже по социальной лестнице.
Но теперь, дав стране несколько лет на восстановление, коммунисты снова взялись за реформы, и на этот раз дело касалось гораздо более крупных социальных групп, миллионов там, где революция 1917 года затронула только тысячи. Самой большой работой, которую они взяли на себя, поистине огромной, была реорганизация крестьянства, которое в то время составляло около 85 процентов всего населения. Коммунисты развернули кампанию по лишению собственности миллионов наиболее успешных мелких сельхозпроизводителей, которым было присвоено неприятное прозвище «кулаки», и превратили все крестьянство в дольщиков государственных или контролируемых государством крупных ферм, использующих сельскохозяйственную технику. Следует отметить, что к этому времени все российские фермеры были бедны по американским стандартам; действительно зажиточные землевладельцы лишились собственности еще в 1917 году.
Эта вторая революция была направлена не только против фермеров, но и против частных торговцев или нэпманов, которые открыли магазины в городах, поселках и деревнях, и теперь все их имущество подлежало конфискации; против кочевников. Также она коснулась кочевых племен, которые жили в степях на протяжении веков; и некоторых других небольших групп.
Для этой масштабной кампании коммунистам пришлось мобилизовать все свои «ударные отряды», которые они создавали на протяжении двенадцати лет: мощные силы охраны правопорядка, солдат действующей армии и, прежде всего, молодых людей, юношей и девушек, которым все эти годы втолковывали коммунистические идеи, так что они были склонны выполнять приказы без колебаний. Эти организованные отряды были уверены в победе над неорганизованными «вражескими» группами, которые даже не знали, что ввергнуты в войну, пока по ним не ударили коммунистические отряды.
Коммунисты развернули эту многоплановую кампанию на полудюжине «фронтов» одновременно с осуществлением программы масштабной индустриализации. Они полагали, что крестьяне, лишенные собственности и вытесненные из сельского хозяйства, могут быть поглощены промышленностью. То же самое касалось и кочевников, хотя они никогда в жизни не имели дела с техникой, а большинство из них никогда даже не имели дела с металлом. Этот план, начертанный на бумажных схемах, виделся грандиозным в Кремле, и даже идеологи в нашей собственной и других западных странах впечатлились этой идеей. Реформаторы во всех странах завидовали коммунистам, которые обладали властью, достаточной чтобы заставлять других людей принимать их представления о том, что для них правильно и необходимо.
Но мы не были ни далекими идеалистами, ни коммунистическими пропагандистами; мы оказались в эпицентре этого социального переворота, а не стояли в стороне, наблюдая за ним. У нас была та же точка зрения, что и у большинства наших русских друзей.
Вот что мы видели. Во-первых, магазины становились все хуже и хуже, товары почти исчезли. Почему это произошло? Потому что государство конфисковало собственность мелких частных розничных торговцев, не имея ни малейшего представления о том, как самому вести бизнес. Во-вторых, продукты, которые прежде были дешевыми, а запасы их обильными, стали дорогими и дефицитными. Почему это произошло? Потому что государство лишило собственности сотни тысяч предприимчивых и энергичных мелких сельхозпроизводителей и передало их земельные владения в так называемые колхозы, контролируемые государством, еще до того, как появились убедительные доказательства того, что такие хозяйства будут успешно работать или что есть квалифицированный персонал, чтобы ими руководить. В-третьих, промышленные товары, которые появлялись в наших магазинах – и так же быстро исчезали, – были ужасного качества. Почему это произошло? Потому что государство подчинило себе все фабрики, большие и маленькие, и запретило ввоз иностранных потребительских товаров. Причем сделано это было еще до того, как обучен персонал, способный управлять этими государственными предприятиями. Люди должны либо смириться с возмутительно плохой продукцией этих фабрик, либо обойтись без нее.
По возвращении мне стало очевидно, что золотодобывающая промышленность была менее деморализована, чем большинство предприятий в то время, благодаря энергии и прозорливости Серебровского, а также, вероятно, тому факту, что Сталин и народный комиссар тяжелой промышленности Орджоникидзе сохранили свой личный интерес к золотодобыче и смотрели на нас как на привилегированную группу.
Таким образом, мы оказались одними из первых, кто извлек выгоду из новой системы распределения ограниченных запасов продовольствия и промышленных товаров, вскоре организованной коммунистами. К этому времени стало ясно, что реорганизованные промышленность и сельское хозяйство не смогут производить продукцию в достаточном количестве, чтобы удовлетворить потребности всех советских граждан в ближайшие годы. Коммунистическим лидерам предстояло принять непростое решение: либо вернуть часть фабрик, магазинов и небольших ферм их бывшим владельцам, либо оставить все, как есть, и заставить большую часть