Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

взошедшую над руинами, — здесь зримо само время.

— Но разве оно радует? — спросил я.

Мы расположились неподалеку от реки, на краю заброшенного города. Джанги хотел развести огонь, но Хайя попросил не делать этого, чтобы не привлекать злых людей. И он был прав. Да и луна светила ярко. Ее отражение сносили воды реки, но оно оставалось на месте.

— Так и человека уносит жизнь, — молвил Хайя, — и остается его карма. Чему же здесь радоваться?

Мы посмотрели на его крупное лицо, освещенное луной, и согласились. Неподалеку в лунном свете вырисовывались силуэты верблюда и Бэйхая.

Среди развалин позже затявкали шакалы или бродячие собаки. Где-то вдалеке послышался крик.

— Надо спать по очереди, — сказал Хайя.

Так мы и поступили. И я охранял сон моих спутников последним и видел, как далеко за лесом и горами всходило туманное солнце. На ум мне снова пришли слова Будды о свете, который должны мы все хранить, облачившись в него, как в броню. С момента ниббаны Будды, случившейся здесь неподалеку, прошло, как говорят одни, больше тысячи лет, а по словам других, девятьсот лет, но свет его слов так же чист и мощен, как это солнце над горами, — оно уже сбросило покрывало тумана и ярко блистало, заставляя птиц петь, рыб плескаться в реке.

Я встал и пошел, отвязал Бэйхая и верблюда и повел их к туманящейся слегка реке, чтобы они вволю напились.

И в этот миг сквозь обрывки тумана помчался голубой и оранжевый, изумрудный вестник… вестник чего? Я не знаю. Это был зимородок. Он стремительно скользил над водой против течения.

Солнце всходило выше, и где-то на озере закричали лебеди: ганг-ооо! ганг-ооо!

Я умылся в реке, поплескал водой на Бэйхая и спросил его, помнит ли он бескрайние пески той страшной пустыни, где мы едва не сгинули?

Бэйхай смотрел на меня. Верный мой конь. Я обнял его за шею и поцеловал в крепкую, большую, мокрую щеку.

Вкусив пищи, мы собрались и переправились через реку вброд, его быстро отыскал Хайя, порасспрашивав оборванцев мальчишек, вышедших из городских лачуг к реке половить рыбу.

На том берегу мы вышли к ступе, обозначающей место сожжения Татхагаты, то есть — его тела, завернутого в тысячу лоскутов чистой шерсти, осыпанного цветами, окрапленного благовониями. И до сих пор земля имеет желтый и черный цвет от огня и золы. Мы взяли щепотку и завернули в чистый лоскут.

Внезапно все и увиделось мне в таком цвете: и эти деревья, и склоны дальних гор, и небо, и солнце, и мы — как будто написанные золой на черном и желтом. И я еще подумал, что надо будет запомнить это и потом рассказать Шаоми и попросить, чтобы он все так и написал тушью на черном шелке.

Но где Шаоми? Когда он вернется?

…Итак, это был центр мандалы, написанный золой. От него расходились концентрические круги из песка, камней, древесины, листвы, воды, снега, глины, огня, железа, золота, серебра, шерсти, перьев — всего того, что сопровождало меня в этом пути, что попирали мои ноги, что видели мои глаза. Но еще и круги моих помыслов, круги мантр и сутр, круги воспоминаний.

Возможно ли такую мандалу когда-либо воспроизвести?

И все-таки она была далека от совершенства, ведь путь мой еще не окончен.

Совпадал ли центр моей мандалы с этим центром из пепла и желтой и черной земли?

Боюсь, что нет. Я этого не почувствовал. И мне подумалось, что своего центра я еще так и не достиг. Где же он?

— Чем вы озабочены, учитель? — спросил Хайя.

Я хотел ответить как-нибудь уклончиво, но прозрачные глаза этого человека взирали на меня с полным доверием. И мой ответ был таков:

— Отсутствием центра.

Хайя выслушал, склонив голову, и, еще немного подумав, спросил:

— Чего?

Я ответил, что только что созерцал мандалу.

— Пойдемте дальше, — предложил он.

И мы простились с местом сожжения, прочитали мантры, поклонились и углубились в огромные леса. Хождение лесное было похоже на обряд очищения. Нас будто проскребли эти косматые ветви, вековечная тишина омыла наши сердца, а потаенные воды ручьев и родников обновили наши гортани; и благодаря голосам зверей и птиц стал особенно чутким наш слух.

Хайя умело нас вел по лесным дебрям; то и дело мы уходили в сторону с торной дороги — так он сбивал со следа возможных злодеев. Ему доводилось уже здесь бывать.

И наконец со склона горы Хайя указал на лежащую в зеленой долине страну, сказав, что это и есть Варанаси. Мы жадно глядели на поля и сады, селения и на столицу этой страны, через которую протекают великие сияющие воды Ганги.

Варанаси — край первой проповеди Будды.

— Иноверцы говорят, — сказал Хайя, — что этот город основал Шива и это и есть пуп всей земли. И видите три холма, на которых стоит сей град? Иноверцы утверждают, что это зубцы трезубца Шивы.

Мы следили за облаками, проплывающими над долиной, и за их тенями, движущимися по кронам деревьев, крышам хижин, полям и садам, дорогам. Мир этот как бы двоился. Он отражался в наших глазах. И точно был иллюзорен именно в них. Но был ли он действителен там, внизу и вокруг? Нагарджуна отвечал в своих размышлениях: нет. Нет, ибо каждая дхарма этого мира не самостоятельна, каждая малая частица возникла от другой и поэтому зависима. Не иллюзорно лишь то, что ни от чего не зависимо. Где же это?

— Потому-то сюда и направился после просветления Будда с первой проповедью, раз здесь самое гнездилище иных вер, — сказал Джанги. — И теперь мы туда спустимся и разгоним их, клянусь зубом Будды!

И он потряс своим красноватым посохом, как мечом или копьем.

Хайя заржал, глядя на одноглазого черного Джанги.

— Перестань, Джанги, — попросил я.

Тот расплылся в улыбке:

— Учитель! Я только хотел выразить мое настроение и настроение всей Сангхи.

И когда мы спустились в долину и вошли в город, далеко протянувшийся по правому берегу Ганги, город великий и шумный, пестрый от рядов торговцев товарами отовсюду, фруктами, овощами, рисом, изюмом, хлебом и медом, с домами, просторными и крепкими, с чудными садами и рощами и множеством храмов иноверцев, наполненных людьми, поющими и молящимися, и с несколькими храмами и монастырями нашего учения, Джанги не утерпел и вопросил в отчаянии:

— Да почему же их так много здесь?! Будто тут медом намазано и они слетелись со всей Индии.

— Медом и намазано, — весело отвечал Хайя. — Только мед их речей фальшивый.

Остановившись в одном из монастырей, мы узнали,