Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

монах. — И теперь мне кажется, что это произошло давным-давно, когда я еще шел в Индию среди Больших Снежных Гор с моими спутниками Джанги и Тамачи.

— Ах, я вам завидую, учитель, — сказал мастер Либэнь. — Когда-то я написал картину «Лао-цзы отправляется на запад»… Ее хвалили, но я-то знаю, что не сумел передать неизвестность, ждущую старца. Если бы мне довелось пройти с вами в Западный край, то я уверен, что смог бы изобразить эту неизвестность.

— Но тогда бы она исчезла, — возразил монах, — неизвестность?

— Для меня, но не для зрителя, — отвечал мастер Либэнь. — В незнании нет ни дали, ни тайны. Вы, учитель, побывали в Западном крае, в Индии, скажите, разве они стали для вас менее загадочны и чудесны?

Махакайя удивленно взглянул на художника и признался:

— Нет.

— Я думаю, — сказал Либэнь, — ту картину мне следовало писать так: пальцем на белом шелке контур старца верхом на быке и всё… — Мастер Либэнь вдруг улыбнулся. — Но это должна быть небольшая картина. Белый шелк слишком соблазнителен. Однажды я по велению императора предпринял розыски картин одного из двадцати двух сыновей императора Гао-цзуна и, значит, брата Тэна, умершего к тому времени. Мои ищейки вышли на след. И вот я самолично явился в дом, чтобы выкупить два экрана с картинами Тэна. Но нас ждало великое разочарование! Дочки владельца раскроили два экрана и сшили себе платья. Изображения были смыты. А именно: два царства — рыб и драконов и птиц и ветров. Экраны-то были из белого шелка. Каковы красавицы?

— А владелец?

— Он-то и ни при чем. Умер. А его вдова, ничего не понимающая в живописи, им разрешила. Судьба картин причудлива, как и книг, — проговорил в задумчивости мастер Либэнь. — Сколько картин пропало бесследно в Поднебесной. Исчезли даже имена их творцов. Но есть свитки несравненного Гу Кайчжи: «Снег на горах пяти вершин-старцев» и другие, от Цао Бусина уцелела одна только голова дракона, хранящаяся в Тайном павильоне. Дай Куй из Цзиня тоже оставил свои работы, но сохранилась только деревянная скульптура индийского святого, — по ней многие и рисуют жителей Индии… А вы, учитель, так долго жили среди них. Что бы вы могли сказать об этих людях? Каковы они? В чем самая главная разница между ханьцами и тамошними обитателями?

И Либэнь устремил карий взгляд на монаха.

— В пяти огнях, — не задумываясь, отвечал монах.

— Вы уже говорили об этом. На пяти огнях боги свершали жертвоприношение, и так появился зародыш человека и весь мир, — ясно вспомнил мастер Либэнь.

— Да, и в древнем учении у них говорится, что те, кто знает это учение пяти огней, идут в пламя, от пламени — в день, от дня — в свет полумесяца, от света полумесяца — в полугодие, в которое солнце движется к северу. От полугодия — в год, от года — в солнце, от солнца — в луну, от луны — в молнию. Это у них Пуруша, который не принадлежит роду человеческому. Он ведет их к Брахману. Таков путь к богам. — Махакайя кивнул, прикрыв глаза, словно припоминая что-то. — Именно так мне все объяснял йогин Кесара в Наланде. И в это суть тех жителей. Они пламенеют молитвенно.

— А мы?

— Ханьцы?

— Какова наша стихия?

— Стихия земли.

— Но с древних пор толкуем о Небе, — напомнил мастер Либэнь. — Наш император — Сын Неба.

— Да, ибо небесное и заключено в земное. И эти начала противоборствуют, и наши мудрецы издревле искали идеальные весы, дарующие гармонию. У нас — весы, у индийцев — струны, их три.

Глаза мастера Либэня энергично устремились прочь с лица, но, конечно, остались на месте.

— Что это?

— Они называются гунами. Саттва — ясность, гармония, раджас — движение, стремление, тамас — тьма, тяжесть. И эти струны пронизывают всю природу. Как волокна они переплетаются и создают ткань всего сущего. Индиец стремится овладеть игрой на них, он музыкант. И однажды я повстречал араньяка, оленного человека и музыканта…

— Трех человек или одного? — не понял мастер Либэнь.

— Одного, — сказал монах. — Араньяка — лесной отшельник, и книги учения у них так называются — араньяки, Лесные книги. Оленный человек — тот, кто всюду следует за оленями и во всем им подражает. Оленные люди бродят вместе, но этот ходил один. Звали его Без-имени. Так он сказал. Забавно, но до этого нас сопровождал один ученик по имени Олененок, его чуть не убил слон, и он остался на излечение в монастыре. Я сразу подумал о нем, когда повстречал этого оленного человека Без-имени. Олененок-то был и похож на олененка. А этот Без-имени — ничуть, хотя он и закручивал волосы в рога, и на плечах у него висело одеяние из бересты; но глаза были совсем не оленьи — темные и пронзительные; только вот борода со светлой прядью посередине казалась оленьей, хотя и слишком длинной. Имей олень такую — враз попался бы в когти тигру или под стрелу охотника, запутавшись ею в ветвях…

В этот момент послышались шаги и на пороге появился слуга. Он склонил голову и выставил сцепленные руки в почтительном жесте и сказал, что начальник ведомства наказаний просит господина Либэня явиться к нему.

Мастер Либэнь с сожалением взглянул на монаха.

— Учитель, я вынужден уйти. Но обещайте, что расскажете про этого оленного человека Без-имени.

Монах наклонил голову. И Мастер Либэнь ушел, дверь закрылась.

Глава 25

Человека Без-имени я повстречал уже после трехлетнего пребывания в Наланде, когда возобновил свое путешествие и двинулся сначала к востоку, а потом на юг Индии, в сторону Страны Львов.

А пока мы вступили в страну Капилавасту. Наконец мы достигли этой страны! Ее можно сравнить с центром лотоса, с его ароматной солнечной сердцевиной.

Но нам предстало печальное зрелище покинутых городов, руин, оплетаемых зелеными дланями природы, пустых храмов и монастырей. Пустых — для нас с Джанги, но не для Мрги. В монастырях и храмах обитало множество птиц, и они вылетали к нему, щебеча и чирикая. Мрга входил в заброшенный храм и кормил там птиц — сыпал крошки, рис, и они садились уже к нему на руки, на плечи. Это напоминало какие-то невероятные храмовые службы. Прислужниками Мрги были птицы. Они же были и мирянами, собравшимися на проповедь. Но Мрга только бормотал что-то и сам временами посвистывал… Да куда ему было до оленного человека Без-имени! Вот бы у кого ему поучиться.

Царский город тоже пребывал в полном запустении.

— Джанги, — не удержался я от замечания, — не сбываются ли пророчества Будды о том, что Дхарма придет в упадок после пятисот лет?

И Джанги вместо ответа