Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

народ, страну. Только в ней причина всех бед.

И колесо Дхармы повернулось, заскрипели алмазные скрижали Вселенной. Случилось это тысячу и сотни лет назад.

Но алчба все так же пожирает мужчину и женщину, царя и воина, народы и страны.

И Будда предвидел это. В другом месте, на горе Гридхракута, Скале Коршунов, он предсказал явление Майтрейи, Будды Будущего, чье тело будет сиять и чьи речи обратят всех живущих в истинную веру, тогда угаснет алчба и установится ясный мир.

Все это по вдохновению говорил я своим товарищам. И закончил так:

— А покуда мы должны быть тем фазаном, что окунался в поток, взмывал ввысь и отрясал капли с крыльев, дабы погасить бушующий лесной пожар, в котором гибли гнезда с птенцами и норы с детенышами зверей. Это был бодисатва. И владыка дэвов, увидев это, изумился, вскричал, что он безумец… И, устыдясь своей силы и беззаветности фазана, зачерпнул пригоршню вод и тут же погасил пламя. И мы в ожидании пригоршни — но не владыки дэвов, а Майтрейи, пригоршни новой Дхармы, должны быть фазанами.

— Кто это такой? — спросили монахи, собравшиеся незаметно, чтобы тоже послушать.

— Это? — переспросил Джанги. — Китайский Будда.

Монахи были огорошены. Они смотрели на него, одноглазого странника в запыленной одежде, с красноватым посохом, на Хайю с прозрачными глазами и на меня.

— Зачем ты так говоришь? — наконец укорил его один старый монах в пигментных пятнах на лице и лысой голове и даже на руках.

На что Джанги смиренно ответил:

— В каждом есть Будда. В ком больше, в ком меньше.

Монахи раздумывали над сказанным, снова озирая нас с головы до ног. Мы, конечно, выглядели странно. Хотя сюда являются люди отовсюду. Но все же мои раскосые глаза, и один глаз Джанги, и лошадиное лицо Хайи — да, в этом было что-то привлекающее всеобщее внимание…

— Что-то мне не нравится во всем этом, — наконец изрек старик.

— Пусть пойдут к озерам и выкупаются, — предложил кто-то из окруживших нас монахов.

Старик подумал и согласно кивнул. Джанги засиял зубами с прорехой.

— О да, братья, нам и впрямь пора хорошенько помыться.

И нас повели к озерам. Их было три. Небольшие, но чистые и глубокие. В одном Татхагата свершал омовение. В другом он мыл посуду. А в третьем — свою кашаю. На квадратном камне остались отпечатки его кашаи. Тут мы узнали, что в озерах обитают кумбхиры — длинноносые крокодилы. И если в воды погружаются люди с праведными помыслами, то они их не трогают; а если люди с нечистым сердцем, то кумбхиры их пожирают.

Услышав это, Хайя запротестовал:

— Вы не можете подвергать опасности ни нас с этим черным монахом, ни тем более учителя из далекой страны, прошедшего пустыни и горы, чтобы принять здесь живую весть Дхармы и доставить ее назад, в свою великую империю. Этой вести, между прочим, дожидаются не только тамошние монахи и миряне, но и сам могущественный император.

Монахи усмехались, слушая его. Старик пренебрежительно махнул рукой, как бы отпуская нас на волю. Но тут Джанги стал решительно снимать пыльную кашаю. В одном исподнем он подошел к воде. Глубина начиналась сразу, у берега. И он, не рассчитав, буквально рухнул, ступив в воду. Вынырнув, он не поспешил к берегу, а, наоборот, поплыл прочь.

Все замолчали и наблюдали за пловцом. Черная голова Джанги сияла посреди воды. Он достиг середины озера, сделал небольшой круг и поплыл обратно. Мы с Хайей помогли ему выбраться.

Джанги обратил лицо к старику в пигментных пятнах и спросил, доволен ли он. Старик ничего не ответил, лишь присел на корточки, зачерпнул воды из озера и, обмыв свою голову, встал.

— Я за всех искупался, — сказал Джанги.

Монахи не возражали. Они потянулись за стариком.

— Да, благодетели, а в этом озере сам Татхагата купался или в другом? — окликнул их Джанги.

Ему ответили, что в этом озере Татхагата мыл посуду.

И Джанги хлопнул себя по мокрой голове и воскликнул:

— Я и чувствую себя патрой, клянусь зубом Будды!

Монахи не выдержали и засмеялись. Когда они ушли, я тоже снял кашаю и окунулся. Вода была прохладна и доставляла какое-то необыкновенное удовольствие. Хайя тревожился, глядя на меня.

— Неужели ты не проверишь свои помыслы? — спросил у него Джанги.

Хайя отрицательно покрутил головой.

— Не проверю, ибо не верю в гадания, предсказания, которые свойственны иноверцам.

Джанги ударил в ладони и заявил:

— Так, выходит, это ты нас всех тут проверил?!

В ответ Хайя заржал, по своему обыкновению.

— Нет, учитель, ты слышал? — спрашивал Джанги, помогая Махакайе вылезти на берег. — Вот где водится настоящий кумбхира! — И он приставил палец к своей голове, а потом указал на Хайю. — И он всех нас сожрал, клянусь зубом Будды.

Да, Хайя отличался трезвомыслием. И он совершенно не умел плавать и боялся воды как огня.

Обсохнув на солнце и ветру, мы облачились в наши кашаи и пошли дальше.

В Оленьей Роще мы так и не увидели ни одного оленя, хотя они здесь обитают, по утверждению монахов. Их здесь никто не трогает. Когда-то Будда сам был оленем в этом месте — царем оленей. Оленье стадо жертвовало одним оленем для царской трапезы. И однажды очередь дошла до оленихи, которая была беременна, и вместо нее во дворец пошел сам царь оленей. И раджа не принял этой жертвы и вообще освободил всех оленей от жертводеяния. С тех пор олени живут здесь припеваючи. А лес называется Оленьей Рощей, Оленьей Пустынью и Дарованным Лесом Оленей. Оленей мы не увидели, но зато встретили оленных людей, которые бродят за оленями и во всем им подражают. Правда, среди них уже не было человека Без-имени, он покинул их и странствовал в одиночестве. С ним мы повстречались много позже.

А пока мы стояли на краю Оленьей Рощи, прощались с ней и не могли проститься. Место это притягательно. У подножия деревьев растут шелковистые травы. В деревьях поют птицы. Растекается аромат растений… Ветерок Гималаев веет нежно…

Когда-то отсюда так и не смогли уйти пятеро посланных за царевичем, трое были из рода отца Гаутамы Шакьямуни, а двое дядья по матери. И они скитались в поисках, пока не пришли сюда. И здесь внезапно почувствовали, что сами хотят отрешиться от прежней жизни и встать на путь отшельничества и аскезы. И между собой они поспорили, как достигается совершенство? Двое считали, что путем спокойствия и радости, а трое — посредством страдания.

Радость или страдание?

Махакайя тоже думал об этом. И всегда мгновенный получал ответ — видение того зимородка в детстве.