Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

правда, до нитки. Так что мы уделили им кое-что из своих съестных припасов. Тот лес славился лихими людьми, как узнали мы.

Хайя попросил меня написать послание наставнику монастыря Шраманеры с рассказом о случившемся, чтобы оправдать таким образом проступок монаха. Что я и сделал с удовольствием. А письмо мы передали другим путникам, направлявшимся в обратную сторону, но уже караваном с вооруженными людьми. Так что мы понадеялись на благополучную доставку нашей почты.

Чудно́, конечно, было видеть этот караван, выходящий из столицы… Откуда взялись эти люди? Ослы? Лошади? Ведь столица представляла собой груду развалин, пустых кварталов, пустых домов, хаоса повалившихся стен, строений. Хотя жители там и обитали, совсем немного. Они казались какими-то призраками. Или так и должно быть в месте ниббаны Будды?

Ведь это случилось здесь.

Глава 26

Здесь центр мандалы. И мой зимородок снова был там и в рукавах строк «Нирвана-сутры», хватая клювом серебряных рыбок дыхания Будды, последних его поучений: «О Ананда, сами светите себе, сами охраняйте себя, в самих себе найдите убежище! Не ищите опоры ни в чем, кроме как в самих себе!..» И эти рыбки звенели, ударяясь о мой клюв, наполняя рукава сутры чудесными звучаниями: «И кто бы он ни был, Ананда, теперь или после моей кончины, кто сам будет светить себе, сам будет охранять себя, не прибегая ни к какому внешнему убежищу, но свет себе найдя в Истине, убежище узрев в Учении и нигде не ища убежища, — тот среди учеников моих достигнет высочайшей вершины!»[406]

Это была лучшая мантра света. Ничего больше не надо было знать. Так говорил Будда, уже зная, что скоро ветер его уст угаснет, о чем свидетельствовали разные знаменования. Ананда об этом и спрашивал, мол, отчего было землетрясение, и молнии прорезали небо? Татхагата отвечал, что земля стоит на водах, воды на ветрах, ветры на пространствах, и когда колыхнутся великие ветры, тогда и сотрясаются воды, пространства, а с ними и земля. Еще это может вызвать могучая сила мысли обуздавшего свои чувства отшельника или брахмана — порыв его мысли, как ветер… Происходит это и оттого, что Совершенный отрекается от остатков дней своих.

А так и было: побуждаемый Марой, Будда отрекся от жизни, ибо обещал, что так и поступит, когда чистое учение разольется по свету.

Ананда, верный и любимый ученик, принялся упрашивать Будду остаться в этой кальпе на радость всем. Но Татхагата отвечал, что миновало время просьб, и рожденное, ставши существом, в самом себе несущее начало своего разложения, — должно исчезнуть. Таков закон жизни, с неумолимостью предполагающий смерть. Таков закон ветра, зарождающегося в начале возникновения мира-вместилища и движущего мировые воды, так что они вскипают золотом, как сливки, и вырастает гора Сумеру, вокруг которой, подчиняясь ветру, шествуют луна, и солнце, и все звезды, а затем входит ветром жизни в область между сердцем и межбровьем, там, где у каждого есть акаша, в чакру чистоты, что подобна лотосу с шестнадцатью лепестками, внутри которого голубое пространство, в центре которого белый круг, а в нем белый слон, различить коего очень трудно, — для того едва хватает целой жизни; но когда это происходит, все озаряется тем светом Зерцала Правды, и оно столь чисто и сильно, что рано или поздно воспламеняет лотос сердца, и пламя все поглощает, так что остается только пепел, но и тут поднимается штормовой ветер, и он все развеивает без остатка и тогда иссякает совсем и утихает. Ниббана и есть безветрие.

И оно наступило здесь.

Но прежде Будда принял еще приглашение кузнеца Чунды и явился к нему рано утром, чтобы отведать нежного риса, сладкого печенья и вяленого мяса вепря. Но печенье и рис он отдал своим сопровождающим, а сам поел мяса вепря. Остатки же мяса велел зарыть.

И мы обошли вокруг ступы, возведенной именно на месте жилища кузнеца. А вот колодец, из которого кузнец брал воду для питья, и готовки, и всяких нужд — чтобы охлаждать выкованные изделия, — колодец цел, и вода в нем чиста.

В дубовой роще Будда возлег на правый бок и подпер голову рукой. И лик его стал яснее ясного, о чем он и предупреждал Ананду, говоря, что дважды его лицо истинно проясняется: в миг бодхи под древом бодхи и в миг угасания ветра под двумя дубами в дубовой роще.

Перед полным уходом он еще принял нищего иноверца, и тот обратился и стал последним его учеником. Каково было его последнее слово?

Вот оно: «Внемлите, ученики, увещеваю вас: в гибели жизни сотворенного, трудитесь ради спасения со всей ревностью!»[407]

И тогда настало абсолютное безветрие, ибо ветер его стал подобен изначальному, алмазному, на круге которого и покоится мир.

Но следом за тем снова сделалось землетрясение, небеса разодрались громом и молниями.

И это событие свершается снова и снова, когда сюда приходят странники.

— Что с вами? — обеспокоенно спросил Хайя, посмотрев на меня.

Я взглянул на него — лицо у него было бледное, как молоко. Потом перевел глаза на обернувшегося Джанги.

— Это не бледность, — сказал тот.

Я провел рукой по лицу и глубоко вздохнул.

— А что же? — спросил Хайя.

— Встань сюда, — велел ему Джанги. — Вот сюда, напротив учителя.

— Зачем? — растерялся Хайя.

— Надо проверить, не отбрасываешь ли ты тень.

— Перестань, Джанги, — укоризненно молвил я, отворачиваясь. — Просто мне действительно стало немного не по себе.

Я отошел в сторону и опустился на траву. Мои спутники сели рядом. Но Хайя вскоре забеспокоился, как там наши животные, и ушел туда, где мы их оставили привязанными. Больше всего он заботился о Бэйхае, разумеется.

— Хороший нам спутник достался, — сказал Джанги. — Усердный, как конь. Одним словом — Хайя.

— Давай помолчим, — попросил я.

И мы погрузились в молчание и так просидели там до самого вечера, а затем вышли к Хайе и отправились дальше. Хайя показал нам ступу и сказал, что ее называют Спасением Утопающих Оленем. Когда-то, пребывая в теле оленя, Татхагата спасал бегущих от огня и наводнения животных, переправляя их через разлившуюся реку, но сам погиб.

Потом мы вернулись к городу и хотели переправиться через реку, чтобы достичь места сожжения Татхагаты, но было уже слишком поздно, и нам пришлось искать пристанище в развалинах города, — да, он тоже пребывал в запустении, и это печалило нас: как же могут находиться в таком жалком состоянии великие места? Здесь должны процветать монастыри и храмы, и всегда идти службы, все должно быть в цветах.

— Зато, — возразил Джанги, глядя на луну,