черные руки потянулись к Маюн. Та отступила назад, не позволяя иссохшему к себе прикоснуться, потом развернулась и неспешно пошла прочь. Ойру двинулся следом. Глаза тени тут же потухли, и ее очертания растворились в сумеречном свете.
– Я не могла не попытаться, – сказала Маюн, и огненные клинки, сияющие в ее ладонях, исчезли.
– Безусловно. И сама убедилась, что одолеть иссохшего не так просто.
– Выходит, ты один из них?
– Нет. Но возможно, я стал бы иссохшим, если бы позволил эйдолону поглотить свою душу.
– Или пожирателем.
– Это вряд ли. Мое тело слишком привыкло к сомнумбре. Для того чтобы выжить, мне достаточно питаться лишь ею… однако по этой причине я не могу долго пребывать в мире живых. Я давно стал обитателем царства теней, и за его пределами мне не выжить.
Маюн качнула головой, собирая все части картины воедино:
– Ты потерял Ораки и, чтобы вернуть ее, отправился в Реохт-на-Ска. Там ты провел семь тысяч лет. Все это время ты питался сомнумброй и в итоге стал наполовину тенью.
– Аннумбра, – снова поправил ее Ойру. – В царстве теней год зовется аннумброй… и в Реохт-на-Ска я провел десять или двенадцать тысяч аннумбр. Ждал. Искал. Молился, чтобы она вернулась ко мне.
– Не жалеешь? – спросила Маюн.
– Если и жалею, – ответил Ойру, не сводя взгляда с горизонта, – то лишь о том, что ждал слишком мало.
Глава 59
После Испытания восхождения у Титуса и Терина началась новая, куда более увлекательная жизнь. Титус осваивал новые тонкости искусства ловцов разума. Сначала он учился проникать в сознание и просматривать дремлющие воспоминания человека, и получалось это у него так легко и естественно, что совсем скоро он затмил остальных адептов, и брат Холиок в очередной раз заявил, что был прав: мальчик поистине заслужил свой титул дионаха. Брат Тим тем временем принялся обучать Титуса ментальному поглощению – умению вытягивать из чужого разума мысли и присваивать их себе. У этой способности имелась и другая сторона – стирание памяти, но Холиок и Тим единодушно решили, что торопиться не следует и благоразумнее было бы осваивать навыки постепенно.
Терин, став адептом, целыми днями оттачивал мастерство сокрушителя духа: с помощью вакуумных пузырей взбирался по гладким вертикальным стенам и ходил по потолку; учился, используя воздушные и звуковые пузыри, заглушать собственные шаги и тех, кто рядом, и передвигаться, почти не теряя скорости из-за трения. И каждый раз взахлеб рассказывал друзьям о тренировках, не упуская ни единой, даже самой незначительной подробности.
Что до Аннева, то и его жизнь круто переменилась. Если раньше он был твердо намерен покинуть Анклав как можно скорее, то теперь у него появилась новая цель. Кто-то пытался его убить, и Аннев собирался выяснить, кто именно. Слишком долго он бегал от тех, кто хотел ему навредить. Он прятался в Шаенбалу, но за ним явились феуроги и Возрожденная Тень. Отправился в Банок – и его тут же попытались пристрелить из арбалета. А в Лукуре на него устроили охоту Элар Кранак и Салтар.
Хватит.
Теперь его очередь охотиться.
Прекрасно сознавая, чем ему грозит такое решение, Аннев принял все вообразимые меры предосторожности. Обедая с друзьями, он старался есть лишь ту еду, что приготовил сам. Переступая порог комнаты или идя по коридору, он внимательно осматривал мебель и стены: нет ли на них странных глифов или заклинательных надписей. Спать он уходил в какую-нибудь из пустых комнат, которых на его уровне оказалось в избытке, и никогда не ночевал в одной и той же комнате две ночи подряд.
С тех пор как он обнаружил, что с кольцом инквизитора на пальце можно видеть глифы, незаметные невооруженному глазу, Аннев принялся экспериментировать. Если руны или заклинательные слова казались ему подозрительными, он с помощью жезла сотворения расплетал их, пытаясь напасть на след заклинателя. Случалось, что нити магии попросту рассыпались в его руках, и все же чаще всего ему удавалось выследить их создателей. Однако расспросы дионахов ни к чему не приводили, хоть он и прибегал к магии своих колец-артефактов. И Аннев снова принимался искать.
Эта неустанная бдительность дорого ему стоила. Он почти не спал, чувствовал себя подавленным, а его мнительность переросла в настоящую паранойю. В тех редких случаях, когда кто-то из братьев наносил ему визит, Аннев сначала с ног до головы облачался в артефакты и лишь потом открывал дверь. Со временем он и по Анклаву стал ходить во всеоружии, накинув на плечи плащ из драконьей кожи и держа наготове фламберг, вызывая всеобщее изумление и пересуды за спиной. Он слышал, как его втихомолку называли неудачей Содара и чокнутым; некоторые братья испытывали перед ним ужас – он видел их ауру с помощью своего кольца-кодаворы, – и от этого ему становилось еще хуже. Он изо всех сил пытался поддерживать разговор с друзьями, искренне радоваться их успехам, однако, связанный своей тайной, лишь все больше замыкался в себе.
Но ни на миг не переставал думать об убийце.
Арнор был прав: в ордене действительно завелся предатель, и оказаться им мог любой из братьев. Аннев начал подозревать всех – кроме, само собой, Титуса и Терина. Из-за кольца инквизитора мир перед глазами выглядел вечно подернутым колыхающейся малиновой пеленой, от которой уже мутило, но Аннев решил, что не такая уж это и великая жертва по сравнению с преимуществом, которое давала магия кольца. Он научился безошибочно определять, лжет ему человек или говорит правду, обеспокоен или чем-то обрадован. Магию кольца-кодаворы, усиленную кровью брата Тима, тоже невозможно было переоценить. Теперь Аннев мог слышать отголоски мыслей собеседника – правда, лишь с очень короткого расстояния; собственно, так он и узнал, о чем перешептываются дионахи, глядя ему вслед.
Главным подозреваемым по-прежнему оставался Ханикат. Аннев то и дело пытался затеять с дионахом разговор, но каждый раз, когда они оказывались один на один, им кто-нибудь мешал. То Холиок врывался в кабинет, требуя срочной аудиенции, то Лескал объявлялся на пороге с очередным делом, не терпящим отлагательств. А во время их последней встречи Ханикат сам заявил, что у него нет даже минутки свободной. Аура его в этот момент выдавала, что он крайне возбужден и даже разгневан, но никаких доказательств, что дионах нервничает именно из-за Аннева, не обнаружилось. Проникнуть в его мысли так и не удалось, словно он намеренно установил защиту. Аннев мог бы заподозрить неладное, да только остальные дионахи поступали точно так же. Если первые несколько дней, что он бродил по Анклаву, ему без труда удавалось подслушать чей-нибудь немой разговор, то