предупреждения прямо на собрание штаба, – заметил Виктор. – Справедливости ради я обязан сказать тебе это. Я думаю, ты заметил, что Вася Левашов сегодня был сам на себя не похож. А какими глазами смотрела на Олега Ульяна! Словом, так дела не делаются, это против правил конспирации. Мы же сами постановили, что рядовые члены организации не должны знать её руководителей. Я надеюсь, ты не сказал Олегу, что мы с тобой руководители подполья?
– Ты, конечно, прав, Витя, – не стал спорить Земнухов. – С формальной точки зрения, – поспешил, однако, прибавить он. – А по факту конспирация наша не всегда работает, и это надо иметь в виду. Олег знает, что ты – комиссар организации, хотя я ему этого не говорил.
– Вот это интересно – откуда? – воскликнул Виктор.
– Как я понял, кто-то из вашей школы имени Ворошилова догадался об этом, а кто-то из группы Тюленина подтвердил. Олег говорил про какой-то танцевальный вечер, – озадачил Виктора Иван не самым приятным откровением.
Однако этому не следовало особо удивляться. Та же Августа Сафонова или Ксения Толстенова вполне могли о чём-то догадываться, а кто-нибудь из желторотой молодёжи, желая похвастаться перед старшими девчатами, не преминул подтвердить эту загадку. Девчата с их антифашистскими разговорами, которые они потихоньку вели между собой, вполне могли вызвать у малолеток из Серёжиной группы желание похвастаться. Виктор тяжело вздохнул, осознавая, что все меры конспирации в свете таких событий предстают чем-то вроде детской игры.
– Олег искал выхода на нас, – продолжал между тем Иван. – На подполье. А кто ищет, тот найдёт, согласись. И вот что я хочу тебе, Витя, сказать. – Близорукие голубые глаза Ивана взглянули на Виктора доверительно. – Олег к нам в Краснодон приехал в последний предвоенный год. А ребята… Сам знаешь, приезжих нигде не любят. Надо пожить на месте, чтобы к тебе все привыкли. Но разве человек виноват, если прошло слишком мало времени, чтобы его перестали считать чужаком? И если он начинает заикаться, когда волнуется, – это от болезни, а человека нельзя обвинять в том, что он болен. Я знаю, ты думаешь так же. А у нас в школе никто из его класса даже не хотел поручиться за Олега, пока этого не сделал я. Его приняли в комсомол только в этом году, в апреле. И знаешь, именно потому, что ему пришлось так долго этого ждать, я уверен: комсомольский билет свой он хранит как зеницу ока, спрятав и от врагов, и от родной матери. У них ведь дома немцы живут, и мать Олега вокруг них увивается. Представь себя на его месте! Меня, Витя, оторопь берёт, когда я об этом думаю. Как стыдно и как хочется проклятым фрицам отомстить за свой позор! Даже слов таких нет, чтоб это описать!
Виктор слушал Ивана и не мог не признать, что поступил бы на Ванином месте точно так же.
К приходу Радика Юркина разговор об Олеге исчерпал себя и сошел на нет. Между руководителями подполья снова воцарилось согласие.
Курган и пленник
Виктор опять летит высоко в синем небе над сверкающей заснеженной степью. Он свободен и может двигаться как хочет, с любой быстротой, подниматься и опускаться. Но недолго он наслаждается лёгкостью, забыв обо всём на свете. Он чувствует, будто летит не один. Невидимый спутник не обнаруживает своего присутствия, но именно он показывает Виктору эту землю. Виктор видит её как в первый раз, и в то же время в нём растёт ощущение какого-то исконного родства и единства, как если бы степь была его собственным телом, огромным и живым. Виктор вдруг видит, как с земли слетает весь снег, и вот она уже зеленеет свежими молодыми травами. Вот прямо под ним курган, такой древний, что и не поймёшь, курган ли это. Виктор бы не понял, если бы не его незримый проводник. А ведь это Краснодон, Сорокино, то самое место, где вырос шахтёрский поселок, ставший городом, только очень-очень давно! И как только Виктор это понимает, курган становится выше. Теперь он уже отчётливо различим. И степь вокруг словно бы моложе на тысячи и тысячи лет, океан терпких трав, летучей солнечной пыли и вольного дикого ветра. А курган стоит, как материнская грудь земли, гордая, плодородная, могучая, и голос невидимого проводника подсказывает: «Это здесь!» Виктор опускается на курган. И от одного прикосновения к этой земле его обдает могильным холодом, и через толщу плодородной почвы и угольной пыли он видит саркофаг, сияющий сквозь тьму подземного мира ослепительно ярким золотом, и в том саркофаге покоится облачённая в доспехи фигура с мечом в руке. Она светится как солнце и излучает силу, но окружена могильным холодом и мглой, как плотным непроницаемым коконом, и только тоненькая ниточка, чуткий трепещущий лучик на уровне сердца связывает её с миром живых. И вдруг Виктор видит, что это женщина. Высокая грудь её закрыта нагрудным доспехом из металлических пластин. Он словно вглядывается в глубокий-глубокий колодец или ствол шахты. Его туда неодолимо тянет, и одновременно он цепенеет от могильного холода, котором веет из этой бездны. Лица воительницы не разглядеть, но он как будто начинает ощущать на себе её взгляд, невозмутимо спокойный и охраняющий. Там, на глубине, где она почивает, теряют власть любые вражьи козни, любой обман и подлость. Но на поверхности Земли, где-то очень близко, Виктор чувствует угрозу. Земля дрожит. За спиной раздаётся дробный перестук копыт. Виктор оглядывается и видит отряд всадников с кривыми саблями, и некоторые из них волокут на арканах пеших пленников, оборванных и жалких. В первом же из пленников, на которого падает его взгляд, Виктор узнаёт Олега. Хотя выглядит он совсем не так, как теперь, Виктор знает, что это Олег. Знает сердцем. И его охватывает леденящий ужас, потому что он знает и о том, что сделают с Олегом эти люди. Виктор слишком хорошо помнит эту казнь. Раз умерев такой смертью, её уже не забудешь всю оставшуюся вечность. Но Виктор не хочет вспоминать её снова! Ведь разве не достаточно той жертвы, которую он уже принёс? И всадники, и степь исчезают. Перед глазами только крутящаяся бездна. Виктор падает, падает вниз. Пока не начинает ощущать под собой холод каменного пола и такую пронзительную боль, будто всё его тело утыкано множеством тонких иголок. Непроглядная красная тьма окружает его.
Кружка воды
Век не разомкнуть. Может быть, ему выбили глаза? Эта мысль не испугала Виктора. Он не успел осознать, что несёт она в