комсомол. Ему было велено явиться в хату к Виктору часом позже, когда руководители подполья закончат своё заседание, ведь по законам конспирации посторонним на нём делать нечего.
Правило нарушил не кто-нибудь, а сам начальник штаба Иван Земнухов. Он привёл с собой Олега Кошевого, окончившего восьмой класс школы имени Горького, в которой Ваня до оккупации был пионервожатым.
– Это мой друг, – решительно заявил Иван. – Его зовут Олег. Возможно, многие из вас его знают. Олег комсомолец. Он честный малый и очень хочет быть с нами.
Слова Ивана повисли в тишине. Виктор, Василий Левашов, Георгий Арутюнянц, Сергей Тюленин и Ульяна Громова, которая сидела за столом между Виктором и Сергеем – все устремили пристальные взгляды на невысокого нескладного подростка. В нём чувствовалось что-то болезненное, ранимое и нервозное до такой степени, что в его присутствии становилось не по себе. Виктор с удивлением поймал себя на жгучей жалости к нему. Никогда и ни к кому он не испытывал подобного чувства, совершенно необъяснимого: ведь Олег ещё ничего не сделал и не сказал ни слова, а Виктор его совсем не знал. То есть он, конечно, не раз видел этого малого, но как-то не останавливал на нём пристального внимания. Однако если Иван считает возможным за него поручиться, видимо, он знает этого Кошевого достаточно хорошо. Так подумал Виктор.
Пауза между тем несколько затянулась. В конце концов Вася Левашов прервал напряжённое молчание.
– У меня к Олегу есть вопрос, – произнёс он решительно и, пристально посмотрев Кошевому в глаза, спросил: – Помнишь, что ты мне ответил, когда я спросил тебя, где твой комсомольский билет? Ты не хочешь рассказать об этом всем присутствующим здесь товарищам?
Голос Левашова прозвучал с несвойственной ему суровостью, и Кошевой как будто растерялся.
– М-м-мой комсомольский билет? – заикаясь, переспросил он, словно человек, только что обнаруживший пропажу.
– Да. Расскажи нам, как ты порвал его на глазах у патруля. То есть, как ты выразился, тебе пришлось порвать его, – произнёс Левашов с нотками явного осуждения.
Но Кошевой уже опомнился от неожиданности.
– Я сказал тебе тогда неправду, – заявил он вдруг, решительно переходя из обороны в нападение. – Мой комсомольский билет цел. – Он больше не заикался и говорил с каждым словом всё уверенней: – Да, цел. Но припрятан в надежном месте. Потому что я считаю, что рисковать своей головой по глупости, из мальчишеского максимализма, мы не имеем права. Какой толк от нас будет Родине, если мы бездарно сгинем из-за своей ложной гордости, не успев ничего сделать?
Василий Левашов сразу смутился под этим неожиданным напором.
– Зачем же ты сказал мне неправду? – спросил он вдвое тише прежнего.
– Должен же я был тебя проверить, на чьей ты стороне. С тех пор, как мы оказались в оккупации, многие люди уже не такие, как раньше. Поэтому стоит быть осторожными даже со старыми друзьями, – ответил Олег, подкупая большинство собравшихся своей рассудительностью.
– Вот видите, как хорошо Олег понимает наше настоящее положение! – вздохнув с облегчением, воскликнул Ваня Земнухов. И он уселся за стол, а Олега усадил от себя по правую руку.
Начали разрабатывать план действий на ночь перед Праздником. И флаги, и листовки были готовы, и все причастные к этой работе с энтузиазмом обсуждали свои дальнейшие задачи. Глаза блестели, лица светились предчувствием чего-то большого, небывало значимого. И Ульяна Громова, обычно такая величаво сдержанная, сжала перед собой руки в порыве радостного волнения и высказала слова, которые теснились в груди у каждого.
– Такой годовщины Великого Октября, как нынешняя, в Краснодоне ещё не было! – горячо воскликнула она. – Пусть наши люди почувствуют в этот день, что значит для них наша родная, любимая советская власть! Скоро, скоро прогонит проклятых фашистов восвояси наша Красная армия, но люди будут ещё долго вспоминать этот день!
– Нужно, чтобы и сами фашисты его хорошенько запомнили, – как бы продолжая мысль Ульяны, подхватил Виктор. – Если они недосчитаются нескольких своих вояк, мы будем знать, что отметили Праздник в оккупации как подобает. Я думаю вот о чём: заминировать мост между Первомайском и Каменском не составит большого труда. У нас для этого есть всё необходимое. Саму подрывную работу я беру на себя. Операцию будем проводить рано утром. Ульяна, ты хлопцам передай, что завтра я к полуночи буду у них. Пусть Анатолий меня ждёт.
– Я ему скажу, – пообещала Ульяна.
В этот миг Виктор вдруг резко поднял глаза на Кошевого и перехватил его взгляд. Что смотрело на него из глубины этих тёмных глаз? Зависть, плохо замаскированная подобострастием? Или Виктору это показалось? По крайней мере, ощущение было не самое приятное.
Когда собрание закончилось и ребята стали расходиться, согласно правилам конспирации постепенно, по одному, Кошевой задержался дольше других. Ваня Земнухов оставался с Виктором как начальник штаба организации. Кошевой, казалось сначала, тоже хочет остаться. По крайней мере, он не спешил за порог и старательно пускал в ход обаяние своей улыбки.
Виктора не покидало ощущение, что этот малый очень хочет ему понравиться. А ещё было такое впечатление, будто в Кошевом сидят двое: один – тот хитрый и напористый пройдоха, который сумел обернуть в свою пользу собственную трусость, выдав её за рассудительность, а другой – вот этот заискивающий бедняга, во что бы то ни стало жаждущий вызвать к себе его, Виктора, доверие. Контраст между этими двоими и лёгкость превращения одного в другого меньше всего способствовали доверию к личности, ипостасями которой они являлись. А улыбка Олега между тем действительно была не лишена обаяния. Она делала его лицо красивым и открытым. Когда он улыбался вот так, обнажая блестящие белые зубы, Виктору хотелось объяснить все свои неприятные ощущения такими причинами, которые безоговорочно извиняли бы Кошевого в его глазах.
Ваня Земнухов, тоже наблюдавший за младшим товарищем, счёл своим долгом ещё раз замолвить за него словечко.
– Ты не смотри, что Олегу всего шестнадцать! – сказал он, обнимая Кошевого за плечи мягким отеческим жестом. – Он, Олежка, очень осторожный. И бдительный. Можешь мне поверить! Хотя, думаю, ты очень скоро сам в этом убедишься. А пока…
С этими словами Иван поднялся и, продолжая мягко придерживать Кошевого за плечи, понизив голос и говоря ему что-то на ухо, проводил до дверей.
– Он, видно, хочет узнать тебя получше, – пояснил Иван. – А я заранее ему не сказал, что после собрания оставаться у тебя вместе со мной ему нельзя. Не хотел говорить лишнего. Хоть я ему и доверяю, но он только-только познакомился с нашей организацией…
– С твоей стороны было не очень правильно приводить его без