руку.
– Женя! – обрадовался Виктор.
– Ну наконец-то! А то я уже думал, ты не догадаешься! – ответил Женя.
Им не казалось странным разговаривать глазами и считывать из взгляда друг у друга даже недосказанное: Виктор понял, что у Жени сломано ребро и он предпочитает не возвращаться в своё тело как можно дольше.
– Пойдём! – потянул его Женя за руку и прошёл сквозь запертую дверь своей камеры, а Виктор – за ним следом. Они переместились по коридору к выходу. Никто не попался им навстречу, и все двери были заперты, как будто уже наступила ночь.
– А Иван? – остановился на пороге Виктор.
– Я звал его, но он не идёт со мной, – ответил Женя.
И вот Виктор вслед за Женей проходит сквозь входную дверь и вдруг сразу оказывается на улице, хотя он помнит, что должна быть ещё какая-то лестница, потому что, когда его сюда привели, он шёл по ступенькам и не забыл этого. Однако он почти не удивился. А на улице – яркий солнечный день, не то что в этом аду, из которого, оказывается, так просто убежать. Снег на солнце ослепительно сверкает, небо ясное, синее-синее, морозное, но холода не чувствуется, и следов на снегу ноги не оставляют, и тени нет, хотя, судя по свету, уже позже полудня.
– Витя, пойдём? – говорит Женя, поворачивается и вдруг поднимается в воздух и летит. Виктор устремляется ему вдогонку. Они летят вместе с ветром высоко над заснеженной, сверкающей на солнце степью, пока внизу не разверзается полынья посреди обледеневшей реки, и в полынье – полуокоченевшее Женино тело, которое опустили туда полицаи. Виктор понимает, что кроме сломанного ребра Женю ждёт ещё и такой холод, после которого каменный пол в камере покажется тёплой постелью.
– А Иван? – снова спрашивает Виктор, видя, что ещё чуть-чуть, и Женя улетит совсем.
– Да! Иван! – вспоминает Женя. – Как бы он там не заблудился! Нельзя бросать Ивана!
Эти слова бьются в сознании Виктора, когда удары чьих-то сапог под рёбра мгновенно возвращают его в тело.
– Третьякевич, на допрос! Вставай! – слышит он над собой.
«Как? Уже? Я же только что оттуда!» – стучит в мозгу, и холодный пот выступает на висках. Он ощущает разом всю боль, от которой пытался ускользнуть, и открывает глаза, ожидая увидеть над собой полицаев. Но, к его облегчению, в камере он один.
Сон! Это пока лишь сон! И, наверное, предупреждение, что скоро они придут наяву. Опять! И он должен быть готов. Но мысль тотчас отскочила на шаг назад, к Жене. Проклятые гады! Что же они с ним творят?! Он ведь уже едва живой, Женька! И что с Иваном? Как он там один?
В двери лязгнул замок. И вот теперь – уже наяву, тем же самым низким сипловатым голосом:
– Третьякевич! На допрос!
Как хочется, чтобы это снова был сон, но боль говорит сама за себя! Он встаёт на ноги. Сам. Он заставляет себя. В конце концов, ещё есть надежда… Главное – выдержать. Всем троим. Выдержать!
Третий допрос
– Ещё не надоело комедию ломать? – в который раз уже спрашивает Соликовский, вытирая пот со лба. Красный как рак, он злобно смотрит в упор своими мутными глазками. Он взбадривает себя самогоном для этой нелёгкой работы, но самогон даёт и побочный эффект: Соликовскому жарко, он выдыхается.
Третий допрос стоит обоих предыдущих. Кажется, всё тело уже – сплошное кровавое месиво.
Соликовский начал с того, что припёр своего подсудимого свидетельским показанием:
– Вам не отпереться, Третьякевич! Малого на базаре с немецкими сигаретами взяли, а сигареты с той самой машины, и малой на тебя и обоих дружков твоих показал, мол, вы их ему дали, чтобы молчал. Видишь, мы и это знаем! Ну что, будешь говорить?
У Виктора похолодело в животе. Он сразу вспомнил того мальчугана, что крутился рядом, когда Тюленин сбрасывал из кузова на снег коробки, и действительно получил несколько пачек сигарет с уговором, что он никому ничего не скажет. Проболтался, значит, хлопчик.
– О чём с вами говорить? Вы, нелюди, и из младенцев скоро показания выбивать начнёте! – бросил Виктор Соликовскому в лицо, ясно осознавая цель своей провокации: сейчас начальник полиции схватиться за нагайку и будет вкладывать в удары всю злость, а значит, Виктор быстро потеряет сознание. Он ещё успел отметить про себя, что Соликовский проговорился: «вам не отпереться», – сказал он, тем самым разоблачив собственную клевету на Женю и Ивана. Тотчас же понял Виктор и другое: малого с сигаретами не сегодня взяли. Этот козырь Соликовский при себе пока держал, потому что очень на свою нагайку надеялся, но теперь, видно, устал с ними возиться и козырь вытащил в надежде, что сразит им каждого из троих наповал. А это значит, что теперь может решиться всё. Соликовский очень постарается, но если не добьётся своего, то может отступить. Виктор это чувствовал. За секунду ему вдруг стала ясна вся суть происходящего. И тело его содрогнулось.
Никогда бы он не поверил, что можно принять столько боли, оставаясь в уме и в памяти. Хотя всё это было похоже на кошмар наяву, переходящий в кошмарный сон и обратно. На него обрушивались кулаки и сапоги, нагайки и все виды плетей, имевшиеся в кабинете у начальника полиции. Но этого оказалось мало. По приказу Соликовского его подручные принесли откуда-то шомпола.
Виктор уже перестал отвечать на вопросы. Всё, что слышали от него палачи, – тихий протяжный стон, и, когда он смолкал, вёдра ледяной воды не заставляли себя ждать. Соликовский уставал, уступал место одному из полицаев, отдыхал и продолжал снова. Он свирепел, сознавая своё бессилие.
– Нет, ты будешь говорить! Будешь!
Виктора отливали водой, отвязывали, ставили на ноги. Били в живот, в лицо, в пах. Валили на пол, снова топтали и пинали ногами. Отливали водой и опять – на скамью:
– Говори!
Как у него не лопнуло сердце? Кровь барабанила, барабанила в виски, но голова так и не взорвалась. Откуда взялась в нём эта сила? Он не боялся умереть. Он ненавидел этого гада и знал, что выйдет победителем, живой или мертвый.
А когда ледяная вода потеряла наконец над ним власть и его тело потащили назад в камеру, он был уже далеко.
Незваный гость
Перед Праздником предварительно договорились собраться вечером 5 ноября.
И после новых ночей кропотливого труда собрание штаба состоялось в прежнем составе, не считая незваного гостя. И гостем этим оказался не Радик Юркин, которого сегодня должны были принять в